29.12.2010
Автор: Шостакович Болеслав Сергеевич

(опыт мемуарно-аналитической реконструкции).
К 35-летию начала выхода сборника и 70-летию
его ответственного редактора.

Жизнь зачастую преподносит сюжеты, как бы нарочно ею задуманные. Так случилось, что во 2-ом выпуске научного сборника, вышедшего в обновленной его версии (озаглавленной «Сибирская ссылка»), под неизменным редакторством Н.Н. Щербакова, сам Николай Николаевич (далее в контексте очерка его имя и отчество и соответствующие имена иных упоминаемых лиц для краткости обозначаются инициалами. – Б.Ш.) поместил свое «Слово об учителе», посвященное отцу пишущего эти строки и одновременно также и его учителю, профессору С.В. Шостаковичу, которого глубоко искренне уважал и память которого чтил. А уже в следующем, 3-ем выпуске «Сибирской ссылки» (2006), о самом Н.Н., безвременно ушедшем из жизни, напишут другие... На сторонний взгляд, С.В. Шостакович, казалось бы, не относился к историкам, занимавшимся изучением политической ссылки в Сибири, а потому и указанные уже воспоминания о нем попали как бы не на подходящее для них место. Однако же Н.Н. полагал иначе. Глубоко задетый тем, что полномочные редакторы кафедры мировой истории истфака ИГУ, готовившие сборник, посвященный памяти ее основателя, проф. С.В. Шостаковича, проигнорировали его желание поместить там рассказ о любимом наставнике, Н.Н. принял решение написать собственные воспоминания о С.В. и опубликовать их в сборнике, руководимом им же самим. Он даже привел обоснование такому своему шагу: С.В. доводился внуком поляку, политическому ссыльному, а еще, по собственному его  выражению, он же «был зачинателем первых выпусков «Ссыльных революционеров в Сибири»[i] (к данной формулировке Н.Н. мы чуть позднее еще вернемся).

В свою очередь, пишущий данные строки (далее в настоящем тексте он именуется «автором». – Б.Ш.) хоть и бессменно, на протяжении почти 30-ти лет, входил в состав и непосредственных авторов, и редакционной коллегии издаваемых под редакторством Н.Н. научных сборников «Ссыльные революционеры…» (или «Щербаковских», как нередко в неофициальном обиходе между собой именуют их исследователи), тем не менее, «выпал» из числа авторов, чьи воспоминания о покойном его ответственном редакторе вошли в специальную подборку, помещенную в очередном выпуске «Сибирской ссылки» (Вып. 3 (15); 2006).

В связи с этим автор хочет, во-первых, чтобы его нынешняя публикация  явилась личной мемуарной лептой, внесенной им в посмертный коллективный портрет коллеги. Во-вторых, согласно его же замыслу, данный очерк должен инициировать проведение системного изучения научно-издательской деятельности Н.Н. Щербакова, связанной с созданием сборников по истории политической ссылки в Сибирь.

Признаться, лишь в момент своего первоначального, устного выступления на данную тему в рамках конференции, организованной в Иркутском Госуниверситете к 70-летию Николая Николаевича, автор узнал, что к этой дате уже издана коллективная монографическая работа трех коллег покойного, посвященная старшему товарищу, соратнику по работе, учителю и другу[ii]. Однако тут же выяснилось, что тема настоящей публикации в указанной книге не попала в поле зрения авторов. В ее 1-ой главе профессор Ю.А. Петрушин, анализируя ведущее направление историографического творчества Н.Н. Щербакова и круга его учеников – по проблематике истории политический ссылки в Сибирь (эта группа специалистов охарактеризована им как научная исследовательская школа в русле названной тематики), отметил в частности: «Выход в свет в 1973 г. тематического сборника «Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в. – февраль 1917 г.)» явился еще одним шагом в разрешении исследуемой проблематики, удачным в творческой деятельности Н.Н. Щербакова. Работа по изданию … сборника стала для Н.Н. Щербакова едва ли не самым важным делом его последующей творческой биографии, вплоть до кончины в 2005 году. Все эти годы он был душой и организатором этого интересного издания»[iii]. Далее ученым (в опосредованной связи с этим сборником) рассмотрена большая статья Н.Н. (помещенная в его 1-ом выпуске) о численности и составе политссыльных в Сибири за период 1907–1917 гг. 

Безусловно, автор соглашается с высказанной в названной главе монографии оценкой значимости руководимого Н.Н. Щербаковым сборника по истории политссылки в Сибирь для всей его научной деятельности. Однако сразу же и с сожалением он вынужден констатировать, что именно таковая находится в полном противоречии с самóй упомянутой монографией, где столь важный объект изучения научной биографии Н.Н. Щербакова, как указанный сборник (исключая лишь процитированное упоминание в отношении него), без объяснений проигнорирован! Между тем, по убеждению автора, серьезный анализ указанного сборного издания закономерно нуждается в отведении ему специального раздела, непостижимым образом не нашедшего никакого места в отмеченной монографии. Автором данных строк выполнен развернутый очерк по обозначенной теме – на стыке мемуарного и научно-аналитического жанров. 

Вернемся же теперь к фразе самого Н.Н. Щербакова о С.В. Шостаковиче как «зачинателе первых выпусков сборника по истории политссылки в Сибирь». В связи с нею следовало бы заняться воссозданием самого процесса формирования первоначального издательского проекта научных «щербаковских» сборников «Ссыльные революционеры в Сибири»…». Названный аспект развития современной историографии истории политической ссылки в Сибирь еще остается «белым пятном» и представляет собою задачу будущего изучения – для тех специалистов, что займутся творческим анализом личного архивного наследия Н.Н. Щербакова[iv] и иных пока не изученных источников.

Автор попытался восстановить в памяти самое начало истории названного серийного издания.[v] Он хотел бы описать здесь припомнившуюся ему совершенно неформальную, но, на его взгляд, весьма символичную сцену, некогда происходившую на его глазах, еще молодого аспиранта истфака ИГУ, в период, предшествующий непосредственному началу издания «щербаковского» сборника по истории сибирской политической ссылки. К сожалению, автор теперь уже не сможет по памяти указать совершенно точное время, когда этот факт имел место. Скорее всего, случился он  во время одного из сделавшихся популярными в конце 1960-х гг. ежегодных традиционных истфаковских «Вечеров Геродота»,  в его «кулуарной части». 

На одной из кафедр исторического факультета ИГУ беседовали отец автора этих слов – профессор С.В. Шостакович, «дядя Федя» – профессор Ф.А. Кудрявцев и Н.Н. Щербаков, в ту пору только еще начинавший свою научную и преподавательскую карьеру. Разговор, случайным свидетелем которого и стал пишущий эти строки, велся об актуальных проблемах изучения отечественной истории, которыми и следовало бы заниматься специалистам. С.В. завел разговор о еще недавно, по тому времени, вышедшей коллективной многотомной «Истории Сибири»[vi], к прямому участию в которой, как известно, его самого «не допустил» всесильный «командующий» сибирской гуманитарной наукой академик А.П. Окладников. «Ну посмотрите, Коля, – говорил С.В., – насколько жалким выглядит (так и выразился: «насколько жалким выглядит»! – Б.Ш.) отведенный политссыльным раздел этого труда новосибирских «академиков». Не случайно я со своей откровенной критикой не пришелся ко двору  «новосибир´якам» (именно так, подчёркнуто не по «принятой норматике», произнес это отец, намекая на откровенную искусственность навязанного ученому миру «главенства» Института истории АН в Новосибирске над всей проблематикой истории Сибири), этим «вершителям» судеб родной истории! … А вот наш дядя Федя, – продолжил С.В. с легкой ироничной, впрочем, добродушной усмешкой, – человек добрый и со всеми согласный, – кивнул он в сторону Ф.А. К. – Вот и написал он всё гладенько, простенько, словом, – к а к  н а д о»[vii]. На что Ф.А., смутившись, начал в свойственной ему разговорной манере – быстро-быстро и при этом довольно тихо – оправдываться: «Ну, Сергей Владимирович, мы ведь уже прежде этого касались. Конечно же, мы тогда попробовали возразить Новосибирску, но нас там не слушали… Да ведь и то, что мы с Сеней (имелся в виду С.Ф. Коваль, исследователь общественного движения в Сибири, в рассматриваемую пору доцент ИГУ. – Б.Ш.) послали им в Новосибирск, они (подразумевалась редколлегия «Истории Сибири». – Б.Ш.) уже там,  самовольно, урéзали…». И продолжал еще далее, в том же духе. На что отец, как-то встрепенувшись, резко подвел итог: «Ну, да что там, дядя Федя, – сказал он. – Что было, то было[viii]. Вы с Сеней, как погляжу, еще те борцы за принципы; в особенности «правдолюбец» Сеня, тот прямо как в поговорке: «храбрец лишь на овец»[ix] … Я зла не держу, хотя и подставили Вы меня тогда… А вот Вам, Коля, – глядя на Щербакова, отец продолжал основную свою мысль, – я бы порекомендовал теперь уже собственными нашими университетскими силами взяться за новое и, как я убежден, очень полезное издание – своего рода научный вариант когда-то знаменитой «Каторги и ссылки». Ведь тема-то эта грандиозна и далеко не раскрыта. При Сталине она была «похоронена», но сейчас для нее настали вполне благоприятные времена (в ту пору всем нам, и отцу в том числе, казалось, что хрущевская «оттепель» еще продолжается. – Б.Ш.). Почему бы не попробовать начать такое научное издание? – продолжал отец. – Я знаю, это дело хлопотное и трудоемкое. Но Вам, Коля, – вновь обратился он к Щербакову, – оно по плечу! У Вас светлая голова, и Вы – настырный. Когда захотите, – сможете!» На что «дядя Федя» закивал головой и вновь зачастил характерным своим говорком: «Да-да, Николай Николаевич, Сергей Владимирович правильно говорит. Это великолепная тема! Соглашайтесь, а мы Вас поддержим!.. Я даже могу Вам передать свои наброски по ссылке, которые так и не вошли в «Историю Сибири»...  А все-таки, друзья мои, как хорошо, что мы так оригинально это задумали: ведь вот – не иссяк еще порох в нашей иркутской Альма-матер!»… С.В. же, задорно улыбнувшись, продолжил: «И название надо выбрать свежее, «незаезженное»… Это немало значит, как назвать! Хотите, дам Вам сразу вариант: «История сибирской ссылки» – чем не название? Подумайте, над этим, Коля!».

Главное же, в теперешнем понимании автора данных строк, состоит в том, что сама идея важности и актуальности научного направления, которое несколько позднее, уже с середины 1970-х годов, получила практическое организационное воплощение и до известной степени координирование вокруг многолетнего иркутского издания, зачинателем и первым организатором которого действительно стал Н.Н. Щербаков. Последнее получило своего рода духовное напутствие и моральную поддержку наших общих Учителей (в равной мере как Н.Н., так и автора данного очерка, и еще многих иных их коллег по Альма-матер – историческому факультету Иркутского госуниверситета). В связи со сказанным далеко не случайно замечание автора относительно определенной символичности излагаемой ситуации. В ней ему видится некая научная преемственность, эстафета, если угодно, которую в определенном смысле можно определить даже и как иркутскую историческую школу: в русле одного из достаточно традиционных, но при этом поныне не стареющих научных направлений. Именно данной проблематике и посвящены позднейшие главные научные труды и основная научно-издательская деятельность как непосредственно самого Николая Николаевича Щербакова, так и коллектива его соратников, к которым автор причисляет и самого себя (смея надеяться, что его никто не упрекнет за это).

Однако же, названная школа имеет значительно более раннюю предысторию, чем собственно «щербаковское» в ней «ответвление»[x]. И сам Н.Н. является талантливым представителем одного из поколений ее воспитанников. Так автор может истолковать несколько фигуральное собственное выражение самого Н.Н. Щербакова о С.В. Шостаковиче как о «зачинателе первых выпусков «Ссыльных революционеров…». Тем более, проведенная автором реконструкция малоизвестного по сути и обросшего легендой столкновения профессора С.В. Шостаковича с руководством новосибирского академического Института истории по проекту сводной «Истории Сибири» (в частности, по поводу освещения в ней проблематики сибирской политической ссылки) позволяет сделать достаточно интересные наблюдения (подробности, касающиеся таковых, см. в примеч. 7, 8 и 9 к данному очерку). Последние наглядно свидетельствуют, что уже почти полвека назад в отечественной научно-исследовательской среде вокруг разработки указанной темы отнюдь не было безоблачной идиллии и всеобщего единогласия, но произошел нешуточный организационно-методологический конфликт. Автор полагает возможным выдвинуть гипотезу о том, что подоплекой последнего могли являться противоречия между широким, универсальным подходом к проблематике, предложенным маститым историком-всеобщником и международником, профессором Иркутского университета С.В. Шостаковичем, и традиционалистско-регионоведными воззрениями на таковую же историков-сибиреведов из академического Института истории в Новосибирске.

Теперь уже автор полагает необходимым вновь возвратиться в своих воспоминаниях к тому моменту, когда уже непосредственно к нему, в ту пору молодому преподавателю Истфака ИГУ и недавнему аспиранту, подготовившему диссертацию по истории пребывания поляков в Сибири в последней трети XIX в., Н. Н. обратился со словами: «Болеслав, мы готовим первый сборник по политссылке. Ты ведь тоже занимаешься ссылкой. Хорошо будет, если дашь нам свою статью. Только готовь ее быстро, иначе можешь и не успеть; специально же тебя м ы  ждать не станем!» (выделено автором статьи. – Б.Ш.). Забегая вперед, приходится заметить, что подобного рода фразами Н.Н. почти неизменно сопровождалось большинство наших мимолетных с ним разговоров, происходивших в основном, так сказать, «в рабочем режиме, «на лету». Автор полагает, что для лучшего понимания «имманентной», если можно так выразиться, психологической сущности данных реплик они заслуживали бы некоторого особого, отдельного комментария. С этой целью автор попытается дать таковой здесь, по возможности, в кратком виде. В понимании автора, в приведенных выше словах Н.Н. проявилось сразу несколько тенденций.

Первую составлял своеобразный сплав качеств мышления и характера Н.Н. Щербакова. Его отличала быстрота реакции: он, что называется, с лету схватывал мысль и также быстро принимал решение. Ему была свойственна достаточно редкая способность: излагать материал в письменной форме со зримой легкостью и быстротой, четко и притом же достаточно выверенно стилистически и по существу рассматриваемой проблемы. Признаться, автору никогда не случалось заставать Н.Н. «бьющимся в поисках» более адекватной, точной и емкой формулировки фразы, или в процессе «мучительного оттачивания» каких-либо внове выдвигаемых в своих исследованиях положений и аналитических заключений, что всегда было ему знакомо в повседневной практике собственной научных занятий. Можно предпопожить, что всю подобную «черновую работу» Н.Н. удавалось проделывать в уме, но для наблюдающего со стороны она оставалась как бы совершенно неощутимой. Сами по себе эти, в общем-то, замечательные качества Н.Н. накладывались на его природную энергичную порывистость и нетерпеливость, дополненные безусловными качествами лидера, приводя к тому, что раздумья и сомнения, возможно и посещавшие его наедине с самим собою или в круге наболее близких к нему людей, в случаях открытых формальных публичных отношений сводились к его быстрым, категоричным, уверенно-властным решениям, со стороны производящим впечатление достаточно субъективно-автократичных. Отсюда и взгляд Н.Н. на необходимость «быстрой» работы в научной сфере как на своего рода соблюдение строгой и четкой, сродни военной, «научной дисциплины», а на «медленную», видимо, – как едва ли не на проявление интеллигентской расхлябанности и неопределенности. Видимо, по его же логике, младшему коллеге, «недостаточно еще испытанному в его профессионально-дисциплинарной надежности», следовало «не позволять расслабляться»,  загодя его поторапливать,  «мобилизовать на дело». 

Другая тенденция носила скорее личный характер. Автора, которого в его студенческие годы судьба не сводила с Н.Н. непосредственно, последний встретил весьма настороженно, как заведомо младшего. И на самом деле автор поначалу заметно уступал Н.Н. и тогдашним еще недостаточным своим жизненным опытом. Он, в частности, не обладал житейским умением «строить деловые отношения» в реалиях советского обихода, неизменно демонстрировавших противоречие между морально-этическими нормами, пропагандируемыми на словах и практикуемыми на деле. Н.Н. присматривался ко вчерашнему школьнику из научно-преподавательской, профессорской семьи, не проходившему службу в регулярной армии, довольно неуютно чуствовавшему себя в атмосфере частых, шумных публичных застолий в молодой околоуниверситетской научной среде, с громкими, цветистыми речениями-тостами и всем к ним прилагаемым, где каждый стремился по возможности самоутвердиться, выделиться чем-либо среди иных присутствующих, воспринимаемых как «соперники». Все это резко отличалось от привычных автору встреч и бесед с друзьями в родительском доме, хотя и нечастых, однако же неизменно искренних, откровенных и нередко весьма содержательных, интеллектуальных. К тому же этот юноша не состоял в членах КПСС и, наконец, опять-таки он взялся за изучение политической ссылки, но с явно нетипичной ее «польской стороны».  А потому уже само звучание его исследовательской темы – «Актуальные проблемы истории поляков в Сибири», включающей как непременный компонент политическую ссылку деятелей польского освободительного движения с XVIII в. и по 1917 г., настораживало всякое «ухо, чуткое к идеологически выдержанным,  давно устоявшимся формулировкам»…

Третья тенденция, по всей вероятности, состояла в том, что начатые автором на страницах сборника публикации по проблематике сибирской ссылки участников польского освободительного движения на фоне давно и привычно «вписанных» в канонические идеологемы и традиционно разрабатываемых в отечественной истории сюжетов о ссыльных марксистах, большевиках, даже, на худой конец, знакомых всем со школьной скамьи декабристах выглядели явно странными, непредсказуемыми. В атмосфере партийно-идеологизированной общественной вузовской среды данная проблематика воспринималась как пугающая своей пресловутой «идейной чуждостью» (все эти польские проблемы с «ксендзами-папистами», «русофобами-националистами»…).

Все это, естественно, не мог не замечать и Н.Н., на первых порах воспринявший научную работу своего младшего коллеги с явной долей отчужденности. Со временем, когда автора уже сблизила с Н.Н. практика нескольких лет подготовки выпусков сборников «Ссыльных революционеров в Сибири», когда это привело их к непременному совместному участию во многих специальных научных конференциях по истории политической ссылки, организуемых Сибирским отделением АН тогдашнего СССР, «лёд» недоверия к прежнему «новичку» начал медленно таять. Однажды (автор уже не помнит точно, в какой именно момент это было) Н.Н. неожиданно доверительно сказал ему: «Болеслав, хочу, чтобы ты знал, я – твой искренний сторонник, с уважением воспринимаю и твою работу, и твою научную позицию, которые давно уже имею возможность наблюдать. Я не поддерживаю и не одобряю твоих недоброжелателей, нелестно говорящих о твоих исследованиях, и открыто им сказал об этом в своих личных с ними беседах. Ты, вероятно, догадываешься, кого я имею в виду?». Автор ответил, что, конечно же, знает, о ком идет речь, но не стал уточнять имен. Вслед за этим отношения автора с Н.Н. сделались ровными и вполне товарищескими, однако же, сразу заметим, они никогда не переходили в то, что принято называть особо близкой, «брудершафтной дружбой». Именно с указанной поры Н.Н. начал все более доверять автору и, как коллеге-специалисту, постепенно стал поручать ему по сути функции своего заместителя в редактировании сборника «Ссыльные революционеры в Сибири…».

После всего отмеченного выше вернемся к немного более конкретному знакомству с первыми выпусками названного научного сборника. Даже по их титульным листам можно без труда обнаружить, что в тот начальный период у данного продолжающегося тематического издания еще не существовало редакционной коллегии как таковой. За исключением самого Н.Н., непременно обозначаемого в качестве редактора (а со II-го выпуска – как «ответственного редактора») очередных сборников, публиковавшиеся в них же параллельно первые его ученики, вполне зрелые и по возрасту, и по профессиональному уровню (Л.П. Сосновская, В.М. Андрев) не обнаруживали интереса к такого рода деятельности – ни номинально, ни по существу. Первые выпуски сборника не отразили заметного проблемно-обобщающего влияния самого их редактора. В них отсутствовали подразумевающиеся в подобных тематических сборных изданиях вступительные либо заключительные «программные, редакторские» обращения. Сами же включавшиеся в них статьи даже не были поставлены в рамки какой-либо внутренней структуры.

Воссоздавая в памяти первые годы становления нового иркутского научного издания, автор приходит к заключению, что Н.Н., как его редактор, видел свою роль более всего в качестве организатора, собиравшего вокруг себя коллектив профессионалов-исследователей различных аспектов истории сибирской политической ссылки. Н.Н. Щербаков внимательно оценивал поступавшие к нему исследовательские работы с точки зрения их соответствия научному уровню издания, требованиям новизны и оригинальности проблематики. В некоторой мере он проявлял при этом стремление к поддержанию и укреплению авторитета данного научного начинания. Здесь следует напомнить, что первые выпуски сборника создавались и выходили в свет уже на излете «оттепели», когда в русле общих тенденций ломки и реформирования вузовской системы также и университетская редакционно-издательская практика подвергалась нескончаемым новациям (далеко не во всем позитивным). В реально складывавшихся условиях сборник по истории политической ссылки в Сибири, издаваемый в Иркутском госуниверситете, превратился в один из немногочисленных образцов (едва ли не в общесоюзном масштабе) продолжающегося межвузовского монотематического сборного научного издания. Едва ли нужно говорить о том, что для большинства его участников он сделался важной общественно-научной трибуной (в тот период, при почти полном отсутствии возможностей осуществления каких-либо иных специальных научных публикаций по указанной тематике – единственной в своем роде).

В отмеченном ракурсе существенная и безусловная заслуга Н.Н. Щербакова заключается в том, что он проявил умение и организаторские способности по сохранению и поддержанию иркутского научного сборника по истории сибирской политссылки. Следует откровенно признать, что в тогдашних, неоднократно и резко менявшихся, противоречивых, а подчас почти невыполнимых условиях для осуществления научно-издательской работы в университете только Н.Н. Щербаков со свойственными ему, ранее уже отмеченными, качествами смог ценою непростых компромиссов спасти свое детище.

Прямой иллюстрацией, напоминающей о трудных периодах «выживания» сборника «Ссыльные революционеры…» являются его IV-й и V-й выпуски. Оба они были изданы так называемым «ротапринтным способом печати», что было вызвано начавшимся «режимом экономии» университетских средств, выделявшихся на издательскую работу. При том  выпуск 

IV-й от III-го отделял и весьма существенный, 3-х летний, временной промежуток. Нетрудно заключить, что все отмеченные факторы служат наглядными доказательствами того, что ценой очевидных компромиссов (согласия и с задержкой темпов выхода очередных выпусков данного издания, и с известным ухудшением его полиграфического качества) ответственный редактор все-таки достигал главного – дальнейшего его существования и развития как такового.

Указанные годы  условно можно определить как переходный период   в развитии сборника (рубеж 1970-х– 1980-х гг.). Выходящие очередные его выпуски приобрели характерный, запоминающийся внешний облик, хотя стилистику последнего и не одобрило большинство даже основного состава авторов и соредакторов, не говоря уже о широком круге научной, читательской публики.  В самом деле, яркий, сплошной ало-красный цвет бумажной обложки издания, по мысли его оформителя, вероятно, символизировал революционное знамя и кровь жертв борьбы за светлое будущее России и всего «мира угнетенных». На подобном «кричащем фоне» красовались силуэт пятиконечной звезды в разорванных кандалах и вертикаль в черно-белых полосах (у корешка издания), напоминающая окраской верстовые столбы, которыми был отмечен нелегкий путь в далекое сибирское изгнание. На все это накладывалось серийное название – «Ссыльные революционеры в Сибири».

Трудно не заметить и с чем-либо спутать подобную обложку! Однако же она невольно будила ассоциации, совершенно не соответствовавшие реальному содержанию сборника… В дальнейшем, после нескольких «краснознамённых» выпусков, издатели сборника предприняли эксперимент по поиску нового эскиза его дальнейшего тематического оформления. На наш взгляд, наиболее удачной стала версия выпуска IX-го (1995 г.). Хотя и не проработанная в деталях до конца, она могла явиться основой оригинального и ёмкого постоянного «логотипа» всего серийного издания.

Автор предвидит критические вопросы отдельных читателей своего очерка: к чему всё это, не чрезмерно ли он увлекся такой, казалось бы, второстепенной подробностью, как внешнее оформление сборника? По поводу возможных подобных недоразумений автор хочет сразу же сделать пояснение. Рассматриваемый им аспект только на поверхностный, а значит и достаточно упрощенный, взгляд кажется побочным и малозначимым. Чтобы попытаться вникнуть в его реальную сущность, следует задуматься над тем, что для редакции сборника его оформление, естественно, отнюдь не определялось одним лишь желанием придать внешнюю «броскость» своему изданию. В действительности, в эксперименте над, как сказали бы теперь, дизайном издания по истории сибирской политссылки лежал более глубокий, сущностный смысл.

Скажем откровенно, вероятнее всего и сама редколлегия сборника не вполне отдавала себе в этом отчет, но опосредованно она обнаружила объективное стремление вырваться из плена чрезмерно прямолинейно и грубо навязанной господствующей идеологией ложной символики, слишком долго скрывавшей подлинную сущность изучаемого исторического явления. В описываемой ситуации автор усматривает реальную тенденцию поиска некоего адекватного и универсального изобразительного эквивалента, символа сибирской политссылки, который бы смог «интегрировать» столь сложный, «поликомпонентный», хронологически весьма продолжительный исторический феномен как «политическая ссылка в Сибирь» до уровня выражения      скупыми средствами графики «зримого исторического образа» – бесспорного,  равно хорошо узнаваемого и воспринимаемого всем широким, многообразным  спектром общественного сознания.

Если попытаться определить непосредственную позицию Н.Н. Щербакова в данном вопросе, следует заметить, что он вполне разделял понимание необходимости замены «красно-революционного» облика сборника на более современный, исторически объективный и взвешенный в художественном воплощении. Однако ради этого он не был склонен поощрять какие-то длительные, тем более дискуссионные творческие искания. Его как непосредственного исследователя соответствующих разделов истории политссылки вполне удовлетворяла идея вынесения на обложку некоего фотоколлажа из наиболее знакомых ему реалий 1900-х годов. Замысел же более углубленной проработки, обобщенного художественного образа ссылки, «увязывающего» воедино ее позднейшие этапы с более ранними, он встретил со свойственной ему категорично-насмешливой иронией и отказался его поддержать. Так, в сущности, выглядела первооснова эволюции дизайна (внешнего облика) серийного издания по истории сибирской политической ссылки, в немалой степени отразившая вкусы и меру понимания самого научного руководителя последнего.

В ту же пору переходного периода в издании сборника  впервые оформилась его редакционная коллегия. Именно с IV-го выпуска (1979 г.) состав последней стал официально обозначаться на титульном листе издания. В понимании пишущего данные строки, Н.Н. Щербакова подвигла на это непосредственная практика процесса подготовки статей к опубликованию в очередных выпусках сборника! Предварительная работа над текстами таковых осуществлялась в прямом сотрудничестве с их конкретными авторами. Весьма кропотливо и тщательно ее вели штатные редакторы (в рамках существовавшего в Иркутском госуниверситете вначале Редакционно-издательского отдела (РИО), а затем и самостоятельного Издательства): В.И. Литвинá (по образованию историк, а затем и по настоящее время – доцент истфака ИГУ; принимала участие в подготовке самых ранних выпусков), позднее – Т.И. Сизых и Г.Д. Лопатовская – профессиональные филологи.

Со всеми названными редакторами, среди прочих участников сборника, поэтапно проходил детальное обсуждение и отработку текстов своих статей и автор данного очерка. Здесь последний считает нужным подчеркнуть, что лично для него (как думается ему, и для других соавторов сборника) такого рода занятия явились самой настоящей школой редакторской деятельности.

Все началось с формирования IV-го выпуска сборника, весной 1979 г. В ту пору автор уже активно сотрудничал с Институтом славяноведения АН тогдашнего СССР, поддерживал регулярные научные контакты с крупнейшим специалистом по истории России и Польши XIX в. В.А. Дьяковым. (Последний стал для автора добрым старшим советчиком и консультантом в его научной работе, а также и надежным партнером после того, как выступил первым официальным оппонентом на защите его же кандидатской диссертации.) Во время одной из встреч автора с В.А. Дьяковым тот передал ему текст собственной научной статьи, посвященной истории сибирской ссылки известного деятеля польского Ноябрьского восстания 1830–31 гг. Пётра Высоцкого, с просьбой передать таковую издателям параллельно начатого в Иркутске издания сборника «Сибирь и декабристы».

Ознакомившись с указанным текстом, автор внезапно уяснил, что тот как нельзя теснее соприкасается с уже ранее им выявленными материалами для статьи родственного содержания, уже готовившейся им в соавторстве с Д.Б. Кацнельсон, в ту пору доцентом пединститута в Дрогобыче (на Украине), замечательным эрудитом, литературоведом и полонистом, специализирую-щейся в области истории культурных и общественных российско-польских связей. У автора мгновенно созрело решение: все готовящиеся тексты необходимо свести в единую общую статью и поместить ее в «щербаковский» сборник! Согласие запрошенных двух потенциальных соавторов было получено в считанные дни, по телеграфу. Однако вслед за этим автор неожиданно натолкнулся на «жесткую линию противоборства» в лице соруководителей новоявленного декабристского сборника, где общий его редактор С.Ф. Коваль и отвечавшая за конкретный выпуск Е.М Даревская (оба – доценты ИГУ) встретили замысел автора «в штыки», не преминув даже бросить тень на его честные намерения: «Статья направлена нам, – заявили они, – и в ней ничего нельзя переделывать! Б. Шостакович грубо посягнул на суверенные права автора и руководителей декабристоведческого издания. Пусть-ка лучше он пишет что-нибудь другое о своих поляках».

Автору не оставалось иного выхода, как вновь прибегнуть к авторитету мэтра полонистики В.А. Дьякова, который по его просьбе направил соответствующее прямое свое письмо к иркутскому руководству сибирско-декабристского сборника с выражением поддержки автора и с дополнительной аргументацией в пользу его идеи, а также со своим официальным согласием на передачу уже готовившейся сводной работы в «сборник Щербакова»! Так было «выиграно первое сражение» за концептуально здравую научную идею.

Далее же, как выяснилось, и Щербаков сам по себе вовсе «не горел желанием» включать в свой сборник работу в «триумвирате» с известными специалистами, с таким трудом «отвоеванную» для него автором. Только после долгих увещеваний и «уламываний» его последним он, наконец-таки, «сдался», но при этом неожиданно заявил: «Ну что же, Болеслав, раз принимается твоя инициатива, то и неси свою долю ответственности! Начиная с этого выпуска, мы создаем редколлегию. Давно уже пора было это сделать, да все как-то руки не доходили... А вот ты как раз и подтолкнул к этому. Иди и делай свою совместную статью как соредактор. Только учти: сборник мы обязаны сдать уже через месяц. Не успеешь в этот срок – ждать не будем!».

Нужно ли говорить, что «пришпоренный» давно ему знакомым неизменным рефреном Н.Н., автор дорабатывал  указанную многострадальную статью за всех троих ее соавторов в состоянии крайнего нервного напряжения, в той обстановке, которую принято именовать «жесточайшим авралом». Ценой чрезвычайных собственных усилий ему все-таки удалось успеть с завершением указанной работы в срок. Она вышла в свет в IV-ом выпуске[xi] и уже вскоре привлекла внимание специалистов в Польше. Позднее статья в переводе на польский язык была переиздана в одном из ведущих общественно-научных журналов Польши «Przegląd Humanistyczny» («Гуманитарное Обозрение») и вошла в широкий зарубежный научный оборот. При этом специалистами непременно отмечалась заслуга издателей иркутского научного сборника, впервые обнародовавших это коллективное исследование, построенное на ценном своде источниковых данных по важному, классическому сюжету «сибирско-польской» истории[xii].

Конечно же, впервые описываемая здесь сторона создания и опубликования названной работы в иркутском «щербаковском» издании не была известна в Польше. И уж тем более то, что борьба автора по вполне конкретному случаю в русле конструктивного редакционного подхода к совершенствованию научного материала, публикуемого в сборнике «Ссыльные революционеры в Сибири…», в итоге стимулировала даже появление редколлегии такового, едва ли приходило в голову непосвященным в перипетии связанного с ним «организационного закулисья».