25.02.2010 
Автор: Кузнецов Сергей Ильич

  Восточное отделение историко-филологического факультета Иркутского университета (позже – Восточное отделение внешних сношений) возникло вскоре после открытия в Иркутске первого вуза Восточной Сибири[1]. Объем изучения восточных предметов в нем определялся «сообразно научному долгу и культуре, задачам университета, в настоящем составе призванного исследовать Восточную Сибирь, Дальний Восток и сопредельные с ним страны с точки зрения обществоведения и филологии», - говорилось в программе отделения[2]. Сложность учебной программы требовала привлечения высококвалифицированных преподавателей, знающих восточные языки. Среди других востоковедов-преподавателей ИГУ были заметны два япониста – лектор японского языка Николай Петрович Мацокин (принят в ИГУ на должность лектора 30 мая 1919 г.)[3] и лектор японского языка Евгений Степанович Нельгин (принят на должность лектора 1 мая 1921 г.)[4] Н.П. Мацокин и Е.С. Нельгин были довольно заметными фигурами отечественного японоведения 1920-30-х годов. Их судьба, жизнь и деятельность, которые оборвались в годы сталинских репрессий 1937-1938 гг. были достаточно типичными для того времени. Обстановка искусственно нагнетаемой шпиономании на фоне тогдашних сложных отношений между СССР и Японией привели к тому, что почти любой человек, знавший японский язык, и тем более бывавший в Японии, автоматически рассматривался как потенциальный «японский шпион». Не избежали этой участи и Н.П. Мацокин (он к этому времени уже был профессором ряда московских вузов) и Е.С. Нельгин, который в конце 30-х годов преподавал японский язык в Дальневосточном университете. Биографии этих людей представляет большой интерес как точки зрения истории становления отечественного японоведения, так и сохранения памяти о преподавателях, стоявших у истоков Иркутского университета. Н.П. Мацокин родился 23 декабря 1886 г. в Киеве. В 1912 г. он окончил Восточный институт во Владивостоке по японскому разряду. Уже в студенческие годы Мацокин занялся изучением по китайским и японским научным изданиям этнографии малых народов Китая. Результаты первых научных изысканий были опубликованы еще в студенческие годы[5]. С 17 августа 1912 г. он служил драгоманом на КВЖД, а в 1910-1911 гг. побывал в командировке в Японии с целью совершенствования знаний японского языка. В 1916 г. был переводчиком русско-японской железнодорожной конференции в Токио и Сеуле, за что был награжден японским орденом. С 1 января 1917 г. 1917 г. Мацокин – помощник редактора китайской газеты «Дальний Восток», активно сотрудничает в харбинском журнале Общества русских ориенталистов «Вестник Азии», где еще в 1913 г. (№ 13) вышла его статья «Граф Окума и японское самомнение». В сфере его научных интересов не только история, но и лингвистика, экономика, этнография Японии и Китая. Этим проблемам посвящены его статьи «Черты японского характера, как они проявились во время похорон Мэйдзи тэнно» (Вестник Азии. 1913. № 13), Кордье Ж. «Народные поверья в Юнь Нань’и». Пер. с фр. (Вестник Азии. 1914. № 31-32. С. 26-27), «К этнографии острова Формоза: Предания туземцев о пигмеях. Охота за черепами у племени Цалисен. Отвращение к близнецам. Аборигены и обезьяны (Вестник Азии. 1914. № 31/32. С. 50-56 (пер. с япон. яз.); Символы власти у племени Цалисен на о. Формоза (Вестник Азии. 1916. № 33/39. С. 77-81). В Иркутске он оказывается, вероятно, в 1919 г., а в мае этого же года занимает должность лектора японского языка в Иркутском университете. Читая здесь курс лекций по японскому языку, он ведет занятия и на учрежденных летом 1920 г. курсах восточных языков (им в сентябре 1920 г. были присвоены все права факультета). На японском отделении курсов училось 117 человек, на китайском – 37[6]. В 1920 г. японский язык на курсах изучал известный чешский писатель Ярослав Гашек. В декабре 1920 г. Н.П. Мацокин «уволен в отпуск на Рождественские вакации до 20 января 1920 г. в Харбин, Токио, Владивосток»[7], но в Иркутск уже не вернулся. Вероятно, он остался во Владивостоке, по крайней мере, уже в 1921 г. здесь выходит в свет одна из наиболее значительных его работ по японской мифологии, долгое время по справедливости считавшаяся одной из лучших отечественных работ, посвященных японскому солнечному мифу, центральному в государственной мифологии Японии: о сокрытии небесной богини Аматэрасу в небесной пещере и выманивании ее оттуда другими небесными богами[8]. Известно, что во второй половине 1920-х гг. Н.П. Мацокин - доцент кафедры этнографии и географии Восточной Азии, а позже - профессор ДВГУ. Он продолжает заниматься грамматикой японского и китайского языков, издает учебные пособия[9]. В начале 30-х годов он, по свидетельству В.М. Алпатова, переехал в Москву и работал в Московском институте востоковедения[10]. Как следует из материалов биобиблиографического словаря репрессированных востоковедов, Н.П. Мацокин в первый раз был арестован в 1931 (неясно - в Москве или еще во Владивостоке). 19 января 1932 осужден по ст. 58-6 УК РСФСР на 10 лет ИТЛ. Освобожден условно-досрочно 19 марта 1934 г. (откуда не указано)[11]. Судя по всему, к этим годам жизни в Москве относится упоминание о нем в мемуарах Н.Е. Семпер-Соколовой, бравшей у Мацокина уроки японского: «Моим учителем был «дальневосточный профессор Николай Петрович Мацокин, автор нескольких книг и статей по этнографии Азии. Тоже высокий, но плотный мужчина лет сорока пяти. Бритый, небрежно одетый в какую-то фуфайку; общительный, энергичный. Он жил в захолустном, сплошь деревянном Самарском переулке, за парком ЦДКА: с одной стороны длиннейший забор парка на пригорке, с другой коричневые домики с садиками; их старые деревья смыкались над переулком, как над тихой речкой. На первом этаже одного домика, в просторной, почти не обставленной, но полной книг комнате жили вдвоем Мацокин и его жена - француженка Эрнестина Коффруа, красивая брюнетка, получившая образование в Сорбонне. Занимался он со мной вдохновенно, то тем, то другим, охотно отвечал на филологические вопросы и рассказывал о Японии, где ему удалось побывать до революции. Тогда и возникло во мне первое увлечение языком, занятия были интересные, эффективные... но длились недолго, с февраля до мая 1933 г.; их прервал сокрушительный роман: Мацокин влюбился в другую француженку, молодую и веселую Леонтину, блондинку, родом из нормандской деревни. Она была не то прислугой, не то официанткой в кафе. Тут уж было не до уроков. Он сразу бросил жену, и оскорбленная Эрнестина уехала в Париж. Через двадцать лет я узнала, что Мацокин был арестован, сослан в Магадан и скоро там погиб. Леонтину отправили в Вятлаг на 10 лет за то, что встречалась с ним полгода. Я пишу об этих людях, потому что "никто не должен быть забыт" - жалко всех, кто бесследно исчезает в безднах истории»[12]. Мемуаристка ошибалась – Мацокин погиб не в Магадане, а в Москве. Очевидно, что арест, допросы в НКВД сильно повлияли на душевное состояние ученого, он был сломлен и напуган. Как иначе можно объяснить появившиеся вскоре после освобождения его верноподданнические публикации. В сентябре 1933 г. в газете "За социалистическую науку" появляется статья Мацокина озаглавленная "Я не мыслю своей работы без участия коммунистов". Чего в этом больше – стремления обезопасить себя и своих близких или неприкрытого конформизма? Мацокин идет дальше. В ноябрьском номере журнала "Литература национальностей СССР" за 1935 г. была опубликована его рецензия на вышедший в 1934 г. "Учебник японского языка" П. Гущо и Г. Горбштейна. Учебник квалифицировался в рецензии как собрание терминологического хлама, а авторы обвинялись в протаскивании японского национализма, пособничестве британскому империализму и даже в насаждении феодализма в советской науке! Эта рецензия, опровергнутая вскоре тридцатью семью ведущими советскими японоведами[13], тем не менее, сыграла свою роль – П.А. Гущо, зав. кафедрой Московского института востоковедения был репрессирован и после отбытия пятилетнего срока получил разрешение пойти на фронт в штрафном батальоне, где и погиб. Г.С. Горбштейн умер в заключении[14]. Вполне вероятно, что Мацокин против своей воли использовался НКВД для развертывания масштабных репрессий против советской японоведческой школы, и, особенно, против ее дальневосточной части. В.К. Донской пишет «…Владивостокская школа востоковедения располагала высокой научной и педагогической репутацией, была известна и за рубежом. Ее авторитет сохранился и при советской власти. Так что не только НКВД был заинтересован в изъятии специалистов владивостокской школы, но и те, кто не хотел признать приоритет провинциальной научно-педагогической школы. Этот вывод позволили сделать свидетельства 50-х годов (в пору реабилитации) бывших студентов, учившихся в ДВГУ в 1937 г. В те годы конкурентная борьба в науке была не менее острой, нежели в политике, предпринимались самые крайние меры, вплоть до расправы с помощью НКВД. В нашем же случае просматривается противостояние востоковедов Москвы и Владивостока. Доказательством может служить протокол допроса Н.П. Овидиева[15] от 1 февраля 1938 г.»[16] Овидиев показал, что Мацокин был завербован японской разведкой будучи профессором Института мирового хозяйства в Москве. Обратимся к протоколу, который был опубликован А.А. Хисамутдиновым в журнале Славянского исследовательского центра университета Хоккайдо "Acta Slavica Iaponica”. Н.П. Мацокину в нем уделено достаточно внимания: Вопрос:Вам известно, кто руководил подрывной деятельностью на японо-лингвистическом фронте в Москве?
Ответ:Из разговоров с японкой — преподавателем японского языка ДВГУ Хопкинс, которые я вел с нею в 1936 году в университете, мне известно, что подрывной деятельностью на японо-лингвистическом фронте Москвы и Ленинграда руководит один из сотрудников японского консульства в Москве, фамилию которого она мне не назвала. Хопкинс и Юркевич[17] подтверждали, что контрреволюционная организация ДВГУ являлась филиалом японской разведки на японолингвистическом фронте СССР и была использована для организации так называемой "Владивостокской школы японоведения". Школа, солидаризуясь с основоположником японологии старой России, японофилом, профессором Спальвиным[18], прикрывая разведкой авторитетом Мацокина, сторонника Спальвина, развернула активную борьбу в СССР с советскими японистами.
Вопрос: Расскажите, какова роль Мацокина в этой борьбе?
Ответ: Перед Мацокиным и его единомышленниками японская разведка поставила задачи:
1.Добиться занятия во всех востоковедческих вузах господствующего положения представителями старой японоведческой школы.
2.Организовать по примеру восточного факультета ДВГУ подрывную работу по подготовке в востоковедческих вузах японофильских кадров.
3.Мацокину было предложено:
а)Составить ряд критических статей с уничтожающим анализом появившихся за последнее время работ молодых советских японистов.
б)Сплотить вокруг себя возможно большее число единомышленников, как старых, так и молодых японистов, работающих в разных городах Советского Союза.
в)Придать остроту своим политическим выступлением, чтобы обратить на борьбу внимание органов Наркомпроса и добиться получения официальной санкции Наркомата на созыв японистов Ленинграда, Москвы и Владивостока.
г)Приложить все усилия, дабы обеспечить на этом съезде успех старой школы.
Вопрос: В чем выразилось Ваше личное участие в подготовке созыва съезда японистов?
Ответ: Японская кафедра восточного факультета ДВГУ, которой руководил я, предложила выехавшему в Москву доценту Юркевич представительствовать на съезде японистов и солидаризироваться (поддержать) с профессором Мацокиным, который намечался на съезде в качестве одного из ответственных докладчиков, обязанных доказать правоту борьбы японоведческой школы. В случае успеха на съезде единомышленников Мацокина, мыслилось, что последнему удастся возглавить кафедру японского языка в Московском институте востоковедения им. Нариманова. Подчинить в этом случае японское отделение института влиянию Владивостокской японоведческой школы, превратив, по примеру последней, отделение института в школу для подготовки японских разведчиков. В данном случае руководство подрывной работой на японо-лингвистическом фронте должно было перейти в центре в руки Мацокина»[19].

Доцент Т.С. Юркевич был арестован в Москве, японка Хопкинс, имевшая британское гражданство была выслана из СССР, профессор Е.Г. Спальвин умер 10 ноября 1933 г. в Харбине. Что касается Н.П. Мацокина, то сфабрикованные материалы сделали свое дело и 26 июля 1937 г. он был вновь арестован НКВД. Его фамилия обнаруживается в списке
лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР от 3 октября 1937 г. Категория – 1. Район – Москва-центр[20].
8 октября 1937 г. Н.П. Мацокин Военной коллегией Верховного суда был обвинен в шпионаже и приговорен к высшей мере наказания. Расстрел состоялся в тот же день. Прах был похоронен на Донском кладбище. Только 18 мая 1992 г. Прокуратурой России, на основании Закона РСФСР от 18 октября 1991 г., Н.П. Мацокин был реабилитирован. В 1937 г. был репрессирован и другой японист - Е.С. Нельгин, работавший в 1920 г. на Восточном отделении Иркутского университета. Его судьба сложилась не менее драматично. В госархиве Иркутской области сохранилось его собственноручное Curicullum Vitae[21]. Он родился 27 февраля 1882 г. в Петербурге в семье офицера. В 1895 г. поступил в Винницкое реальное училище, но не окончил его. В 1904 г. с отцом оказался в крепости Порт-Артур. После того как его отец попал в плен, последовал за ним в Японию. В 1905-1906 гг. он находился в Японии, где на практике изучал японский язык. В 1907 г. приехал в Маньчжурию, где продолжил изучения японского. В 1908 г., по предложению штаба Иркутского военного округа, Нельгин поступает на должность переводчика японского языка в разведотдел, в которой состоял до 1 июня 1914 г. Одновременно в 1909-1913 гг. он преподавал японский язык в Иркутском военном училище. В 1914 г. поступил слушателем Петербургской Восточной Практической Академии при обществе востоковедения по консульскому и коммерческому отделениям и разряду японского языка, где учился у известного япониста Д.М. Позднеева. С 1916 по 1920 гг. Нельгин привлекался в военные учреждения Иркутска в качестве переводчика японского языка, одновременно давал уроки японского языка. С государственной службы уволился по семейным обстоятельствам в чине губернского секретаря. После революции был переводчиком японского языка в особом отделе 5-й армии. 1 мая 1921 г. он был принят на Восточное отделение Иркутского государственного университета на должность лектора японского языка. В ИГУ работа шла весьма успешно. За короткое время он опубликовал несколько учебных пособий[22], сделал несколько переводов с японского и опубликовал дневник японского офицера в русском плену, японский роман «Унтер-офицер» и др. Его высоко оценивал известный японист, в то время профессор ИГУ Б.К. Пашков: «Е.С. Нельгин – весьма опытный педагог, усвоивший современные методы в деле преподавания японского языка. Его трудами переведен с японского «Камбун» - пособие по новому методу самообучения японскому языку в трех частях (1. Объяснительная, 2. Грамматическая, 3. Тексты)»[23]. Хотя положение преподавателя нельзя было назвать прочным: как «бывший белый», он состоял на учете в ГПУ г. Иркутска и вынужден был дать подписку о невыезде, - причиной была его служба в армии до 1917 г. Весной 1924 г. Восточное отделение Иркутского университета (оно к тому времени называлось «Восточным отделением внешних сношений» решением Наркомпроса было закрыто. Его ликвидация была завершена к 1 января 1925 г. Многие востоковеды остались без работы и вынуждены были искать ее в других местах. В тяжелом положении оказался и Е.С. Нельгин. В заявлении от 2 ноября 1924 г. на имя ректора ИГУ профессора Н.Д. Бушмакина он писал: «С закрытием Восточного отделения внешних сношений преподавательский состав рассеялся, не дожидаясь 1 января 1925 г. В нежелательных условиях оказался я, а именно: подписка о невыезде, большая семья при отсутствии материальных средств и создавшийся застой к интересу японологии. Все указанные тяжелые условия побуждают меня искать для себя другую работу и, прежде всего, обратиться к Вам с просьбой не нашли бы возможным, дать мне какое-либо другое дело при университете по вашему усмотрению»[24]. Только через год в декабре 1925 г. Нельгин «получил назначение для работы по своей специальности, как японист, в г. Владивостоке»[25]. С 1926 г. Е.С. Нельгин работает в кабинете востоковедения и научной библиотеке ДВГУ, проживает во Владивостоке по адрес ул. Лазо, 23, кв. 2. 5 ноября 1937 г. Е.С. Нельгин был арестован НКВД по ложному обвинению в «контрреволюционной и шпионско-диверсионной деятельности». Поводом к аресту оказались показания, выбитые следователями НКВД у Н.П. Овидиева, а также информация из Иркутского ОГПУ об учете Нельгина как «бывшего белого». В протоколе допроса Н.П. Овидиева сказано: «Нельгин Евгений Степанович, бывший технический секретарь кабинета востоковедения ДВГУ, знаком мне с 1923 года по работе в Иркутске, в контрреволюционную организацию вовлечен лично мною в 1933 году, информированный о целях и задачах организации, вошел в ее состав и изъявил желание вести подрывную работу. Со слов Нельгина, мне известно, что в годы интервенции, в момент перехода Иркутска из рук в руки, от красных к белым, он оставался в городе и информировал японских разведчиков, с которыми был связан, о состоянии и численности частей Красной Армии, занявших город. При занятии РККА Иркутска был арестован, но избежал заслуженного наказания. В 1925 году, уходя с должности переводчика из Особого отдела штаба 5-й Армии, я рекомендовал вместо себя Нельгина, который и был принят на работу»[26]. В.К. Донской на основании изучения послужного списка Е.С. Нельгина пишет: «В Центральном Военно-историческом архиве в Москве обнаружен послужной список Е.С. Нельгина 1914 г. (в те времена к составлению таких списков отношение было очень серьезным). Евгений Степанович был обыкновенным русским человеком, рядовым обывателем, неспособным на какую-либо антигосударственную деятельность. Такие люди были всегда. Ко всему прочему, жизнь Е. Нельгина была осложнена каким-то физическим изъяном (он не сумел закончить реальное училище, не подлежал военной службе, поступил на работу в возрасте 26 лет, был холостяком). В переводчики японского языка разведки и контрразведки штаба Иркутского военного округа он попал благодаря заслугам отца – героя обороны Порт-Артура. Русская разведка и подчинявшаяся ей контрразведка в те годы широко использовала вольнонаемных канцелярских служителей и чиновников, в том числе и переводчиков. Какой-либо серьезной роли они в этих службах не играли, делали переводы прессы и документов. Спрос на людей, знавших восточные языки, был велик. О жизни Е.С. Нельгина в 1914–1921 гг. почти ничего не известно. Справка о предполагаемой службе в контрразведке Колчака, скорее всего, эхо его службы до 1914 г. Есть кое-какие свидетельства о том, что до революции и позже он зарабатывал на жизнь частными уроками русского языка японским торговцам и переводами, был и безработным. В 1937 г. он, уже пенсионер, работал – надо было кормить мать и существовать самому. В университете держался незаметно, образ жизни вел замкнутый»[27]. 25 апреля 1938 г. выездная сессии Военной коллегии Верховного Суда СССР приговорила Е.С. Нельгина к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Евгения Степановича Нельгина реабилитировали 2 апреля 1956 г. По делу № 14040 о «единой контрреволюционной шпионско-вредительской организации, существовавшей в ДВ Государственном Университете, входившей в состав право-троцкистского заговора на Дальнем Востоке» вместе с Е.С. Нельгиным был уничтожен весь цвет Восточного факультета ДВГУ: А.П. Ещенко, М.Н. Востриков, К.А. Харнский, К.П. Феклин, Н.П. Овидиев, И.Т. Быков, З.Н. Матвеев, В.А. Войлошников, И.С. Менка. Е.С. Нельгин был реабилитирован посмертно 1 апреля 1956 г., но справку о реабилитации переслать было уже некому.

 

Примечания:
[1] Подробнее см.: Кузнецов С.И. Востоковедение в Иркутском университете в 20-е годы // Проблемы Дальнего Востока. - 1988. - № 1. – С. 168-172.
[2] Государственный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 71. Оп. 1. Д. 15. Л. 25.
[3] ГАИО. Ф. 71. Оп. 3. Д. 89. Л. 9.
[4] Там же. Ф. 71. Оп. 3. Д. 2493. Л. 3.
[5] Материнская филиация в Восточной и Центральной Азии. Вып. 1: Материнская филиация у китайцев, корейцев и японцев. - Владивосток, 1910 // Изв. Вост. ин-та. Т. 32, вып. 1; Вып. 2: Материнская филиация у тибетцев, монголов, мяоцзы, лоло и таи. - Владивосток, 1911. // Изв. Вост. ин-та. Т. 36, вып. 2.
[6] ГАИО. Ф. 71. Оп. 1. Д. 112. Л. 21.
[7] Там же. Ф. 71. Оп. 3. Д. 89. Л. 9.
[8] Мацокин Н.П. Японский миф об удалении богини Солнца Аматэрасу в небесный грот и солнечная магия. Владивосток, 1921. - 40 с.
[9] Мацокин Н.П. Очерк морфологии настоящего времени японского глагола. – Владивосток, 1929.
[10] Алпатов В.М. Репрессированные японисты // Япония 1989. Ежегодник. – М.: Наука, 1991. – С. 312.
[11] Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов - жертв политического террора в советский период (1917-1991). Изд. подготовили Я.В. Васильков, М.Ю. Сорокина. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003. 496 с.
[12] Семпер-Соколова Н.Е. Лицом к лицу с мечтой // Toronto Slavic Quarterly. – 2009. - N 29. - P. 88.
[13] Библиография Востока. Вып. 8/9. - М.; Л., 1936. - С. 139.
[14] Алпатов В.М. Репрессированные японисты // Япония 1989. Ежегодник. – М.: Наука, 1991. – С. 316.
[15] Овидиев Николай Петрович - родился 25 апреля 1891 г. в г. Алатырь Симбирской губернии в семье священнослужителя. Потомственный почетный гражданин. Окончил Алатырскую духовную семинарию, японо-китайское отделение Восточного института. 4 года провел в Японии. С 1916 г. работал зав. переводческой частью журнала «Нитиро Дзицугё Симпо» («Известия русско-японского предпринимательства», Токио, Япония), был переводчиком информотдела Дальревкома, разведотдела 5-й армии. По неподтвержденным данным около года (1923-1924 гг.?) работал в Иркутском университете. С октября 1924 г. – преподаватель японского языка в ДГУ и одновременно – переводчик особого отдела 5-й армии. С 1932 г. – зав. кафедрой японского языка Дальневосточного госуниверситета. Жил во Владивостоке вместе с матерью, сестрой и сыном. Арестован в сентябре 1937 г. и вскоре расстрелян.
[16] Донской В.К. Разгром Восточного факультета ДВГУ // Вестник ДВО РАН. История. Археология. – 1996. - № 1. – С. 107.
[17] Юркевич Трофим Степанович (1891-1938 гг.) – японовед-филолог, специалист по экономической географии. Род. в с. Рыповское на о. Сахалин. В 1906 г. был направлен в Токио в русскую православную миссию для изучения японского языка. В 1916 г. окончил Восточный институт во Владивостоке. В годы гражданской войны - во Владивостоке и на Сахалине, служил в военном контроле и казачьих частях, после демобилизации - в воен. почтовой цензуре и переводчиком в японском штабе. В 1921-1930 гг. преподавал японский язык и экономическую географию стран Дальнего Востока в ДВГУ. С 1930 г. преподаватель Московского института востоковедения, с 1931 г. доцент японского языка КУТВ. Специалист по экономической географии стран Дальнего Востока, продолжал заниматься и проблемами преподавания японского языка. Арестован в Москве летом 1938 г. 10 июля расстрелян на полигоне НКВД "Бутово".
[18] Спальвин Евгений Генрихович (1872 – 1933 г.), профессор японской словесности, знаток языка, истории, культуры Японии, основоположник научной школы японоведов на Дальнем Востоке. Окончил классическую гимназию в Риге. В 1894–1898 гг. учился в Петербургском университете на китайско-монгольско-манчжурском отделении восточного факультета. В январе 1899 г. командирован в Японию.
В 1900 г. назначен профессором Восточного института, позже стал его директором. Знал не только восточные языки, но и переводил с французского, немецкого, итальянского и голландского языков. Автор многочисленных пособий по изучению японского языка, статей по истории Японии. Впервые составил и издал на русском языке иероглифический словарь японского языка. Он был редактором периодических изданий "Известия Восточного института” и "Известия Восточного факультета”, составителем и редактором "Бюллетеня ДГУ”. В 1917 г. стал ректором только что образованного Государственного Дальневосточного университета. С 1925 г. - Драгоман полпредства СССР и уполномоченный ВОКС в Японии.
В 1931 г. перебрался в Харбин, где в ноябре 1933 г. умер после операции.
[19] Acta Slavica Iaponica. - 1998. Vol. 16. - P. 207.
[20] АП РФ. Оп. 24. Д. 411. Л. 211.
[21] ГАИО. Ф. 71. Оп. 3. Д. 2493. Л. 3.
[22] Нельгин Е.С. Основы грамматики книжного японского языка. – Иркутск: Кружок ориенталистов при ИГУ, 1922. – 53 с.; Он же. Пособие к изучению японского простого разговорного языка. - Иркутск, 1920.
[23] ГАИО. Ф. 71. Оп. 3. Д. 2493. Л. 4.
[24] Там же. Л. 14.
[25] Там же. Л. 20.
[26] Acta Slavica Iaponica. - 1998. Vol. 16. - P. 207.
[27] Донской В.К. Указ. соч. – С. 106.

Материал опубликован: Сибирская ссылка: Сборник научных статей. Иркутск: Изд-во «Оттиск», 2009. – Вып. 5 (17). С. 451–463.