17.06.2012
Автор: Гулин Алексей Степанович 

    Сведения об Андрее Афанасьевиче Красовском (1822 – 1868), подполков-нике резервного Дивизиона Александрийского гусарского Его Императорского величества Великого князя Николая Николаевича старшего полка, дворянине Орловской губернии, а позже государственном преступнике, отбывавшем каторгу в Забайкалье, в отечественной исторической литературе скудны и весьма противоречивы. Данной статьей мы хотели не только осветить некоторые неизвестные факты из жизни этого несомненно интересного человека, ставшего жертвой российского правительства в период мощного подъема общественной жизни, либерально-демократического движения, правительственных реформ и политических репрессий 60-х годов XIX в. в России, но и вновь вернуть к версии гибели Красовского, как к вопросу не только окончательному не решенному и спорному, но и опрометчиво считающе-гося до сих пор очевидным, в виду игнорирования существующих фактов и мнений, а также по причине не знания неизвестных, вновь выявленных документов и исторических свидетельств.
А. А. Красовский был сыном известного и прославленного генерала Афанасия Ивановича Красовского (1780—1849), участника русско-турецкой войны 1806-1812 гг., Отечественной войны 1812 г., начальника штаба корпуса генерала-фельдмаршала графа И. Ф. Паскевича, подавившего в крови польское восстание 1830-1831 годов. Отец Красовского был из так называемых «обрусевших», т. е. украинец с польской фамилией на службе у российского императора.
Красовский как сын известного генерала воспитывался в Пажеском корпусе, по окончанию которого в 19 лет получил офицерский чин и назначение в полк легких уланов. Обучение и воспитание в Пажеском корпусе имело своим назначением не только блестящее высшее светское образование, подготовку к столь же блестящей военной карьере в гвардейских полках, но и предполагало, что как паж Его Императорского Величества Красовский лично был знаком с отпрысками высшей знати Российской империи, получил широкие связи при дворе и лично знал Александра II с юношеских лет. Красовский по характеру был человеком эмоциональным, открытым, веселым и прямодушным. Он был великолепным рисовальщиком, знал несколько иностранных языков, как то: английский, французский, немецкий, шведский, итальянский и польский. Красовский часто проводил свой отпуск, путешествуя по Европе, где пропитался новыми социальными идеями и течениями. В одной из своих поездок, перед Восточной войной, он познакомился в Лон-доне с А. И. Герценом. Там же, за границей, он встретился со своей будущей женой, украинкой с польскими корнями.
С началом Крымской компании в 1854 году Красовский вместе с полком перебрасывается на фронт в составе Дунайской армии под командованием генерала-фельдмаршала И. Ф. Паскевича, где при осаде Силистрии, которую еще 1829 году его отец принудил к сдаче, полк Красовского был отброшен и порублен казаками Чайковского (Садыка-паши). Красовский, получив множественные ранения, попадает в госпиталь, откуда направляется в Киев для дальнейшего прохождения службы. Как и все участники Крымской компании, Красовский получил памятную бронзовую медаль, о его других наградах нам не известно.
Красовский, живя в Киеве, увлекается «народничеством», т. е. изучает быт и нравы народной жизни, влюбляется в украинский народ, и, как говорили знавшие его, открывает в себе душу украинца. Он поет малоросские песенки и думки, танцует казака и тогда же учит польский и русинский языки. Это было общим поветрием просвещенного русского общества, дух реформ и либерализм стал модой. У него прекрасная и любимая жена, трое детей – две дочери и сын, семейный уют.
В 1860 году Красовский в очередной отпуск отправляется в Африку на охоту. Несколько недель спустя на обратном пути он уезжает в Европу, где в Италии знакомится с Гарибальди и вступает инкогнито рядовым в один из отрядов, принимая участие в знаменитой экспедиции на Сицилию, оставаясь в рядах гарибальдийцев вплоть до осады Неаполя[1]. После окончания компании возвращается из отпуска в Киев.
Здесь, в Киеве, Красовский сближается с демократически настроенной молодежью, кружками «хлопоманов» и студентами Киевского университета. В июне 1862 г. был арестован в Киеве по обвинению в распространении среди нижних чинов Житомирского полка, выступавших для усмирения крестьян, прокламаций собственного сочинения и собственноручно переписанных в шести экземплярах с призывом не поднимать оружия против крестьян. В Киеве Красовский был предан военному суду и 11 октября 1862 г. приговорен к смертной казни через расстрел, которая была заменена, по лишению чинов, всех прав состояния и привилегий, к каторжным работам на 12 лет в сибирские рудники. 26 октября в 7 часов утра перед войсками киевского гарнизона на эспланаде киево-печерской цитадели, на специально устроенном эшафоте, Красовский был предан публичной гражданской казни, т. е. поставлен к позорному столбу, где палач над его головой переломил шпагу и содрал с его плеч эполеты[2]. Причисление Красовского к ликам революционеров в советской историографии является идеологическим фортелем, не имеющим ничего общего с историческими реалиями. Поступок Красовского, человека прямодушного, честного и гуманного, согласовывался, прежде всего, с его совестью, с гуманитарным протестом против насилия над народом. Красовский не был сторонником свержения существующего строя и не поднимал восстания, не призывал к революции. Он призывал не стрелять в безоружных людей и пал жертвой доноса.
Красовский единственный из 40 государственных преступников, отбы-вавших каторгу в Забайкалье в 60-е годы XIX в.[3] кому пришлось идти пешком этапным порядком в партии с уголовниками, добираясь до места своего назначения, в отличие от других: Н. Г. Чернышевский, М. Л. Михайлов, В. А. Обручев, С. Г. Стахевич, Н. А. Ишутина и т. д., которые следовали на каторгу на почтовых. Что такое пеший этапный путь того пореформенного времени наиболее красноречиво, подробно и обстоятельно описал в своем «дневнике пленного» Эмиль Андреоли, опубликованного им под названием «Из Польши в Сибирь» в 1868 г. в парижском журнале «Revue Moderne»[4].
После четырнадцати месяцев этапного пути Красовский прибывает в Иркутск 28 ноября 1864г., где был помещен в Иркутский солеваренный завод[5], откуда 27 января 1864 г., в сопровождении унтер-офицера иркутской жандармской команды А. Загравского, рядового Четникова и 11 казаков, он в партии вмести с легионерами гарибальдийцами: Ш. Ришар, Л.-А. Дие, Дж. Клеричи, А. Венанцио, братьями Меули, А. Джуппони и А. Бенди, а также с государственным преступником Н. Васильевым и 12 поляками был отправлен в Петровский завод[6].
Для временного помещения политических преступников, число которых постоянно увеличивалось, в связи с начавшееся массовой ссылкой по польскому делу, был назначен Петровский завод, где еще оставался в функциональном состоянии острог декабристов. Для надзора за политическими преступниками, кроме Управляющего этим заводом, был особо командирован 18 октября 1863 г. генерал-губернатором Восточной Сибири М. С. Корсаковым казачий офицер, старший бригадный адъютант 1-ой конной бригады Забайкальского казачьего войска сотник Н. П. Разгильдеев, с выданной ему надлежащей инструкцией[7]. 2 февраля 1864 г. Красовский прибывает в Петровский Завод[8] - таким образом, он добирался до места своего назначения с ноября 1862 г. по февраль 1864 г., т. е. находясь в пути на этапах пятнадцать месяцев. Следует заметить, что время пребывания в пути не засчитывалось в срок отбывания наказания на каторги, нормативный срок каторги исчислялся только с момента прибытия к месту отбывания наказания; дата прибытия обязательно указывалась в статейном списке заключенного. Здесь вместе с поляками, украинцами, литовцами, венграми, швейцарцами, итальянцами, французами и русскими политзаключенными, общее количество которых составляло на момент прибытия Красовского 50 человек[9], он и размещается в печально знаменитом остроге. Уже к сентябрю этого же года количество политических заключенных в Петровском заводе превышало 100 человек[10]. Красовский, 42-летний человек, утомленным этапами, помещается в тюремную больницу. Ослабленный Красовский 30 марта 1864 года пишет прошение на имя губернатора Забайкальской области Н. П. Дитмара через заведующего политическими преступниками в Петровском заводе сотника Разгильдеева с просьбой о снисхождении и о выдачи разрешения ему на внетюремное содержание[11]: «Покорнейшая моя просьба заключается в том, чтобы мне, по увечью от ран и слабости здоровья, дозволено было вместо острога (т. е. до срока испытания, которого остается еще 1½ года) жить на одной из заводских квартир за поручительством благонадежных людей, которые, я знаю, что в этом не откажут; Если же не от Вас зависит это облегчение, которым как здесь, так и в прочих заводах пользуются и до истечения испытательного срока все добропорядочно себя ведущие и имеющие за себя поручителей, даже бывшие убийцы, воры и зажигатели, в таком случае имею честь всепокорнейшее просить ваше превосходительство, благоволите донести о моем болезненном состоянии до сведения тех высших инстанций, откуда могло бы последовать мне облегчение, необходимой для сохранения моей жизни, тяжкой для меня, но необходимой для моего семейства»[12]. Ему было отказано. Несмотря на это, пользуясь покровительством Александры Романовны Дитмар, Дарьи Дитмар, как ее по-родственному называл Красовский, он длительное время прибывает в госпитале Петровского острога с диагнозом «Habitus phtysicus» (вид чахоточный) и «Turberculosis pulmonum» (туберкулез), вплоть до отправки его в Нерчинские рудники. Александра Романовна, супруга Военного губернатора Забайкальской области Н. П. Дитмара, являлась также родной сестрой жены Андрея Красовского. Сам Дитмар, будучи на два года старше Красовского, также был выпускником Пажеского корпуса, от-сюда мы можем предположить, что Красовский и Дитмар вместе обучались и воспитывались в вышеуказанном заведении, что ставило обоих в пикантное отношение.
Диагноз, значащийся в документах, ввел в заблуждение исследователей, стремившихся подчеркнуть жестокость царизма и условий содержания его узников, поэтому утверждавших, что Красовский был болен туберкулезом. Диагноз «вид чахоточный» или «туберкулез» (или подозрение на оный) ставился практически каждому заключенному, попадавшему в лазарет, и был общим местом. На самом деле пребывание в госпитале обеспечивало удвоенный и улучшенный паек, отдельную кровать с бельем вместо голых нар, освобождение от работ. Потому вплоть до выхода на внетюремное содержание, за исключением времени пребывания Красовского в Александровском Заводе, он практически всегда находился в лазарете, в то числе и в Кадае, где лазарет был «оккупирован» офицерским аристократическим кружком.
Красовский в Петровском Заводе по свидетельству поляков был со всеми приветлив, весел, постоянно напевал свои любимые украинские песенки, часто своего собственного сочинения, особо был близок с бывшими офицерами. В круг его самых близких знакомых входили: бывший австрийский офицер Франтишек Згорек, французский журналист Эмиль Андреоли, итальянский отставной поручик Луиджи Кароли. В целом у Красовского были очень ровные отношения со многими политзаключенными, прежде всего сосланными по польскому восстанию 1863 года, чего нельзя сказать об отношениях с русскими государственными преступниками, что некоторых исследователей, называвших это «изоляцией» Красовского, ставило в тупик. Отношения на каторге того времени, кроме так называемых уставных коммунальных, ес-ли контингент тюрьмы успевал организовать общую артель, строились по возможности, если так можно выразится, по клубному принципу: офицеры с офицерами, ксендзы с ксендзами, образованные с образованными и т. п.; или по роду тюремного занятия, к примеру, ремесленники, или те, кто был занят научными изысканиями, любители карточных игр или объединялись по принципу землячества. В камерах острога размещались по 2-4 че-ловека.
Внутренний быт политзаключенных в Петровском заводе был четко организован стараниями польских лидеров: Витольда Марчевского, бывшего главного инженера Варшавско-Венской железной дороги, Франчишека Соколовского, бывшего русского гвардейского капитана генерального штаба и Николая Эпштейна, сына крупного владельца недвижимости из Варшавы. В Петровском Заводе была не только прекрасная внутренняя самоорганизация, но и царил дух товарищества и взаимопомощи, несмотря на разницу в национальности, возрасте и убеждениях. Путем выборов политзаключенными были избраны следующие должностные лица коммуны: старостой – Леон Немировский; кассиром и начальником работ – Витольд Марчевский; управляющими общими фондами – Николай Эпштейн и Адольф Янковский (Людвик Зелёнка); управляющим хозяйством – Станислав Санковский[13].
Все без исключения заключенные в Петровском заводе носили кандалы и употреблялись в работы. Работа была двух типов: 1) бить железную руду под навесом; 2) или в холодное время, когда морозы превышали более 20 градусов, внутри заводов занимались очисткой рельсов. Работа политкаторжан оплачивалась из расчета 20 копеек в день. Норма выработки устанавливалась помощником коменданта зауряд-хорунжим Таскиным, и доходила до 15 пудов руды в день[14]. Впрочем, на работы водили всех без исключения только первое время, т. к. основная часть заключенных острога были люди богатые и обеспеченные, то они не нуждались в приработке, а объемы необходимой работы отсутствовали. От работ освобождались больные и ослабленные, но вместе с тем они довольствовали только положенным казенным содержанием, поэтому, не имея дополнительных доходов или при отсутствии помощи товарищей, не возможно было хоть какое-нибудь нормальное существование. Красовский, находясь в больнице после долгого этапного пути как ослабленный, куда был помещен с 28 февраля[15], как мы уже отмечали, к работам не привлекался, и, имея достаточные денежных средств, присылаемые ему из дома и через Дарью Дитмар, был материально обеспечен. Кроме того, Красовский, будучи великолепным рисовальщиком и гравером, занимался резьбою по дереву, изготовлял различные фигурки, делал мундштуки и трубки из корня дерева, полируя их, покрывая лаком и украшая тонкою резьбою, которые пользовались большим спросом у местных богатых купцов и чиновников[16]. Часть вырученных средств, следуя общему уставу, и более того, руководствуясь собственными гуманными принципами, Красовский отчислял в общую кассу для поддержки неимущих сотоварищей. Притом, сам он никогда не занимался продажей своих изделий, пользуясь общими каналами сбыта организованными политкаторжанами. По уставу принятому заключенны-ми из заработанных денег 10 % шло в общую кассу. Кроме того, каждый должен был вложить 50 % от средств, имеющихся у него при себе при при-бытии в острог, а также обязан был отдавать 25 % от присланных из дома денег[17], точнее из получаемых им ежемесячно собственных денег, находящихся у коменданта, т. е. из выдаваемых комендантом 25 рублей[18] в месяц.
Красовский, еще находясь в Иркутске, получает последовательно два известия: 1) от жены, что его сын по приказу Александра II насильно отобран у нее и помещен в Пажеский корпус; 2) что его жена умерла от тифа по дороге к нему в Сибирь. Эти два известия настолько сломили Красовского, потерявшего не только свое положение, но и семью, что некогда веселый и открытый он превратился в замкнутого, осунувшегося, страдающего человека, маниакально озабоченного организацией своего побега из каторги для спасения своих детей. Красовский, следуя этапами пешим порядком в компании уголовников из центра России до Забайкалья, среди которых всегда находились фальшивомонетчики, обучился этому ремеслу[19], чему способствовал его особый талант рисовальщика и гравера. Красовский постоянно обдумывал различные планы побега, не чураясь самых фантастических; он изготовляет для себя различные печати и документы: паспорта, солдатские билеты и прочие[20]. Он делится своими планами только с самыми близкими приятелями, среди которых Э. Андреоли, Л. Я. Зелёнка, Л. Кароли и еще очень узкий круг доверительных лиц. Тем не менее, планы Красовского доходят до коменданта Разгельдеева. Тот с целью вразумления назначает ему 50 ро-зог[21] – к вопросу о применении телесных наказаний к политическим за-ключенным. Однако, Разгильдеев, не желая доводить дела до крайности - расследование, отдача под суд и тому подобное - постарался избавиться от Красовского, выслав его в Александровский Завод в ведение генерала М. С. Шилова, коменданта Временного комендантского правления над политическими преступниками в Нерчинских заводах, утвержденного «высочайшим повелением» 5 апреля 1864 г.[22] 10 октября 1864 года Красовский вместе с французом Э. Андреоли на почтовых отправляется к новому месту назначения[23]. Но, прежде всего, отправка Красовского была мотивирована общей реорганизацией политической ссылки, связанной с разделом зон ответственности между Нерчинской комендантом и Забайкальским генерал-губернатором, предпринятой по инициативе генерала М. С. Шилова. Суть этой «местной реформы» заключалась в разделение всего контингента политических ссыльных на две категории: 1-ая, лица привилегированного сословия и те из не-привилегированного сословия, чье влияние на других опасно; 2-ая, лица простого звания. Кроме того, лица 1-ой категории поступали в ведение Нерчинского коменданта М. С. Шилова, а лица 2-ой – военного губерна-тора Забайкальской области генерал-майора Дитмара[24]. Красовский, как политический заключенный, причисленный к лицам 1-ой категории в числе прочих 419 человек, помещенных в утвержденных генерал-губернатором Восточной Сибири М. С. Корсаковым от 3 октября 1864 г. общий список[25] таких лиц, подлежал на этом основании водворению на рудники и заводы Нерчинского горного округа.
По прибытии Красовского в Читу там происходит конфликт по поводу кормовых и личных денег: неслыханное дело, чтобы каторжники, будь они политические или обычные арестанты, осмелились открыто выступить против чиновничьего произвола. Инициатором был итальянец Л. Кароли, который подает прошение на имя вице-губернатора Забайкальской области с просьбой разобраться в сложившейся ситуации и просит о «дозволении …лично изложить…просьбу и …представить те злоупотребления, какие дозволяют себе чиновники с…иностранцами, не понимающими русского языка»[26]. По поводу данной записки между Кароли и адъютант-прокурором Макаровым произошли личные объяснения. Требования Кароли были удовлетворены. Тут же следом за жалобой Кароли Макаров представляет 28 октября к управляющему Забайкальской области две докладные записки: 1-ая, Красовского, Андреоли и Кароли; 2-ая, Гесса, Шмидецкого, Домбровского и Токаржевского относительно удовлетворения их кормовыми деньгами от Верхнеудинска до Читы, которые также были удовлетворены.
Прибыв в Александровский Завод, Красовский в скором времени был выслан в Кадаю, где разместился среди прочих 110 политических заключенных. В Кадае Красовский с удвоенной силой готовится к побегу, у него рождается новый четкий план побега через Моголию в Китай. Кадая находилась в семи верстах от монгольской границы с двумя тюрьмами даже не огороженными частоколом, одна из которых располагалась прямо по центру деревни, состоящей из 200 домов выстроенных в три улицы, а другая на краю деревни с небольшим лазаретом на пять мест, такое местоположение как нельзя лучше способствовала планам Красовского. Побег через Монголию осложнялся, прежде всего, тем, что беглого каторжника чаще всего убивали в степи с целью ограбления буряты или монголы, реже всего его возвращали в руки местных властей. Понимая и осознавая это, Красовский начинает учить монгольский язык как устный, так и письменный, часто беседует с монголами и изучает их нравы и обычаи. «В Кадае он завел тесные дружеские отношения с бывшим австрийским офицером Франчишеком Згореком, которого полюбил всем сердцем и которому открыл все свои планы побега.... Згорек, лучший друг, энергичный и способный к различным ремеслам, сделал для него полное солдатское обмундирование, которое на первый взгляд выглядело как обычная одежда, но через несколько минут, после добавления некоторых деталей, превращалось в комплектный мундир солдата амурских батальонов. Даже обычная шапка превращалась в секунду в солдатскую, с большим круглым верхом, с красным кантом, без козырька. В нашей кузнице мы выковали клинок, для которого он сам себе сделал рукоять и ножны, ему даже удалось обзавестись войсковым револьвером»[27] - вспоминал Людвик Зелёнка. Красовский так же обсуждает план побега со своим близкими приятелями французом Андреоли и итальянцем Кароли, которые готовы были участвовать в этой авантюре: «Китайская граница рядом в 12 верстах. Нужно достать только компас! – писал в своем дневнике француз – Представляю его и думаю о нем как обезьяна о часах. Что бы выбраться, нужен компас, с ним можно уйти далеко…»[28].
Ряд событий, последовавших далее одно за другим, откладывают планируемый побег Красовского: 1) в апреле 1865 года по каторге разнесся слух о готовящейся амнистии в связи с помолвкой цесаревича с датской принцессой Дагмарой; 2) 8 июня 1865 года умирает итальянец Л. Кароли, чья скоропостижная кончина потрясает его близких товарищей, в том числе Андреоли и Красовского; 3) следом 3 августа умирает М. Л. Михайлов, чья смерть произвела еще более удручающее впечатление. Оба последних события сопровождаются визитами алексндрозаводских властей и строгими ревизиями с разбором печей и вскрытием полов.
Таким образом, мы видим, что замысел побега, сформировавшийся у Красовского к середине 1864 года, никогда не покидала его, тактически меняя его план, он никогда не менял своего основного маршрута – через Монголию в Китай. Маскарад, т. е. переодевание в форму амурского солдата, задуманный Красовским, был самым верным и проверенным забайкальскими бродягами способом беспрепятственного перемещения по Сибири, имея на руках соответствующие сопроводительные документы, простота изготовления которых и мастерство фальсификации Красовского, легко устраняли эту проблему.
16 апреля 1866 года выходит всемилостивейший манифест, вследствие которого политические заключенные из иностранных подданных получили полную амнистию и были возвращены на родину. Политическим преступникам из Царства Польского и Западных губерний срок каторги сокращался наполовину. Однако, инструкции и разъяснения по применению манифеста к политическим заключенным пришли лишь к концу 1866 года и вся бюрократическая волокита растянулась на полтора года вплоть до 1869 года.
В середине 1866 года Красовского переводят в Александровский Завод – резиденцию главного коменданта. Планы Красовского меняются, находясь в 140 верстах от границы под очень строгим надзором, ему ничего не оставалась, как ждать перевода в разряд исправляющихся, т. е. выхода из тюрьмы на вольные квартиры. По манифесту от 15 апреля 1866 г. и сопровождающим его инструкциям, Красовскому было изменено наказание с 12 лет каторги, на 8 лет в крепостях, и, учитывая срок, который он уже отбыл на каторге, по представлению и. д. коменданта на Нерчинских заводах полковника Иванова за № 1115 от 31 июля 1867 г. о хорошем поведении Красовского, 20 сентября 1867 года[29] Красовского, как и Чернышевского, переводят на внетюремное содержание.
Здесь мы подходим к тому самому спорному и на наш взгляд не разрешенному вопросу о версии гибели Красовского во время его побега. Политические ссыльные, такие как русские: С. Г. Стахевич[30] и П. Ф. Николаев[31], знавшие, но не близко, Красовского, получавшие информацию о его побеге от офицеров охраны и их жен, и польский ссыльный Л. Я. Зелёнка, напротив, очень близко знавший Красовского, и который был посвящен в планы его побега, но также получавший информацию о событиях самого побега от тюремных надзирателей и офицеров охраны, тем не менее, они все сходятся во мнении о преднамеренном убийстве Красовского с целью ограбления то ли штрафным донским казаком, то ли черкесами. Эта версия об убийстве последующими исследователями, таким как М. Клевенский[32], Н. Быхов-ский[33] и вторящими им современными авторами, которые впрочем, за событиями не пытались разглядеть самого человека, была отвергнута лишь на том основании, что при теле Красовского был найден клочок бумаги со следующим текстом: «Я вышел, чтобы идти в Китай. Шансы для меня чересчур неблагоприятные – я потерял ночью в дороге такие две вещи, которые непременно откроют мой след, – лучше умереть, чем отдаваться в руки врагов живым. А. К.»[34] А также эти авторы опирались на духовное завещание Красовского, где в самом начале этого документа мы читаем следующие слова: «Хотя с трудом допускаю я мысль, чтобы даже в России остановили на большой дороге человека, едущего с паспортом, без компрометирующих его личность вещей или бумаг, не производящего беспорядков, буйств и бесчинств и честно за все деньги платящего, тем не менее как я на случай всякого несчастья решился лишить себя жизни, но не отдаваться в руки живым, то смерть моя почти несомненна. Не желая уносить с собой в могилу справедливого нарекания многих, быть может, людей, - предсмертною волею определяю…»[35]
Итак, в сентябре 1867 г. Красовский, выйдя на вольные квартиры, готовит новый план побега. Он часто ездит в соседнюю деревню Пуринскую, ходит на охоту, изучает местность. При встрече со своими польскими сотоварищами по каторге, с которыми он часто виделся возле бани, так как в тюремную ограду его не допускали, Красовский делает намеки, что скоро все изменится[36]. В ночь с 17 на 18 мая 1868 года Красовский бежит. 29 мая комендант на Нерчинских заводах А. Е. Кноблох, т. е. спустя десять дней, отбивает телеграмму губернатору Забайкальской области Н. П. Дитмару о побеге Красовского[37]. 30 мая за № 1655 выходит циркуляр к волостным начальникам от имени вице-губернатора Забайкальской области А. А. Мордвинова «о принятие строгих мер к розысканию и поимке названного преступника» с указанием следующих примет: «старик, ростом мал, плешив и имеет фальшивый паспорт»[38]. 2 июня Мордвинов запрашивает Кноблоха о том, на чье имя Красовский имеет фальшивый паспорт[39]. 5 июня рапортом за № 845 Нерчинский комендант Кноблох докладывает военному губернатору Дитмару: «считаю должным донести, что мертвое его тело [Красовского] со всеми знаками самоубийства, найдено отсюда в семнадцати верстах»[40]. 12 июня, вслед за Кноблохом, исправник Нерчинского округа князь А. А. Ухтомский рапортом к губернатору Н. П. Дитмару доносит следующие: «Александровское волосное правление рапортом от 5-го числа сего июня за № 894 мне донесло, что бежавший в 20-е число из Александровского завода преступник Андрей Красовский найден в 2,5 верстах от д. Пуринской застрелившимся из огнестрельного оружия»[41]. Тело Красовского нашли с простеленной головой и с до неузнаваемости изъеденным червями лицом в 17 верстах от Александровского завода и в двух верстах от тракта, ведущему по направлению в Кадаю. При теле Красовского обнаруживают вышеупомянутую записку, 50 рублей ассигнациями и разбитые золотые часы[42]. Ряд с ним труп лошади умершей от истощения и привязанной на длинную веревку к дереву. Неподалеку было найдено пальто с так называемыми потерянными ночью вещами: фальшивым паспортом и картой. На карте были точно нанесены координаты, населенные пункты, обозначен масштаб. От продажи с торгов оставшихся вещей Красовского было выручено 13 рублей, из которых 2 рубля израсходованы на погребение тела, а остальные 11 рублей серебром отправлены нерчинским комендантом военному губернатору Забайкальской области[43], по решению которого были обращены в экономический капитал политкаторжан[44].
Для того, чтобы разобраться в этом трагическом событии нам следует ответить на ряд существенных вопросов:
1) Почему Красовский бежал в одиночку?
2) Почему кадровый офицер, кавалерийский подполковник, с детства при-ученный к порядку теряет столь важные вещи?
3) Почему Красовский в лесу, ночью, в конце мая месяца был без пальто?
4) Зачем Красовский написал предсмертную записку?
5) Почему предсмертная записка была написана кровью очень корявым подчерком?
6) Почему Красовский не пройдя верхом 17 верст, даже с учетом ночного времени не более чем 2-х часовой переход, застрелился?
7) Куда делись деньги и другие фальшивые документы, которые были у Красовского?
8) Каковы мотивы и последствия поступка?
Итак, попытаемся по порядку найти ответить на эти вопросы.
1. Почему Красовский бежал в одиночку? Ответ кажется на первый взгляд вполне очевидным: с кем он мог вообще бежать? если лица втянутые в планы побега Красовского были либо полностью амнистированы, либо высланы, либо ожидали высылки на поселение в Иркутскую губернию. Но побег в одиночку шаг настолько отчаянный, что если бы подвернулся случай иметь компаньона или компаньонов, ни один из планирующих побег, естественно, при определенном к ним доверии, на наш взгляд, не отказался бы от кампании! По свидетельству П. Ф. Николаева, к тому времени уже как год содержащегося в Александровском остроге, к нему не раз еще на этапе подходил с предложением о совместном побеге некий штрафной донской казак, по его словам отчаянный и готов на все, и к которому «Красовский попался на удочку»[45]. По словам польского ссыльного Л. Я. Зелонки, с которым Красовский был в тесных дружеских отношениях, подполковник, выйдя на вольные квартиры, часто отлучался надолго в соседнюю казачью деревню Пуринскую в 15 вестах от Александровского Завода, где по его словам проживали ссыльные черкесы, с которыми Красовский ездил верхом по степи и даже ходил на охоту, будучи заядлым охотником, которым он и доверил свои планы, сговорившись о совместном побеге[46]. Отрицать возможность такого сговора было бы не верно, ни Зелёнка, ни Николаев не были знакомы друг с другом, следовательно, излагают неофициальную версию происшествия имевшую хождение между политическими заключенными, как говорится, а на самом деле было все иначе.
2. Почему кадровый офицер, кавалерийский подполковник, с детства при-ученный к порядку теряет столь важные вещи? В общем-то, в самом вопросе и содержится и сам ответ. Кавалерийский офицер, в зрелом возрасте, с боевым опытом, привыкший к верховым походам в любую погоду, в дороге, если даже это побег с каторги, должен был вести себя столь аккуратно, как это делает любой военный, привыкший к четкому порядку с юных лет. Конечно, как говорится, в дороге бывает разное и всякое, поэтому попробуем найти ответ дальше.
3. Почему Красовский в лесу, ночью, в конце мая месяца был без пальто? Как говорилось выше, важные документы были зашиты в пальто. В конце мая в Забайкалье не жарко, и если даже дневная температура установилась, к примеру, в 20 градусов тепла, то в резко-континентальном климате, где ночная температура всегда опускается, и особенно в мае, на 10-12 градусов, тем более в тайге, где еще прохладнее, нужно было быть одетым в достаточно теплую верхнюю одежду, а в особенности во время верховой езды. Предположить, что пальто у Красовского свисало в виде гусарского мантика на шелковом шнуре или было небрежно перекинуто через седло, было бы, по крайней мере, нелепо; и важные документы любой человек хранит возле сердца.
4. Зачем Красовский написал предсмертную записку? Еще более нелепым, чем потерянное пальто и документы выглядит предсмертная записка Красовского. Кому он ее адресовал? Достаточно полно и конкретно он все изложил в духовном завещании. Зачем ему было кому-либо объяснять, по какой причине он застрелился в тайге, решившись на такой шаг. Было бы понятно, если бы Красовский указал в записке, что он потерял карту, без которой не может идти дальше. В ней же указано только на то, что потеряны вещи, которые могут открыть след. В таком случае получается, что потеря самой карты, как указателя маршрута для самого Красовского не является той проблемой, которая могла бы воспрепятствовать к его дальнейшему продвижению. В противоположном случае, наверное, он так бы прямо и указал, что сбился с дороги и заблудился. Если потеря карты не могла повлиять на его дальнейшее продвижение, а путь до границы занимал несколько часов, допустим, что 4-5 часов, то Красовский фактически достигал своей цели еще до начала его преследования. Поэтому если даже предположить, что побег его был бы открыт в скором времени, на следующий день, то он уже должен был быть к этому моменту в пределах недосягаемости. Отсюда вытекает следующий вопрос.
5. Почему предсмертная записка была написана кровью очень корявым подчерком? Предсмертная записка Красовского представляет собою клочок бумаги с очень сомнительным подчерком и текстом, написанным кровью. Возникает также вопрос – чем писал Красовский? отточенным пером или палочкою? Почему аккуратный военный и страстный рисовальщик не взял собою в дорогу элементарный карандаш? – вещь столь же необходимую в пути как соль и спички. Кроме «кровавых чернил» и инструмента для письма, вызывает сомнение и почерк. При рассмотрении характерного написания следующих букв «Щ», «Т», «Ъ», «Ч» и сравнения их с обычным бисерным и каллиграфическим почерком Красовского, к тому же вспомним, что как художник и гравер он обладал твердую поставленную рукою, предсмертная записка вызывает очевидное сомнение в ее приписываемом авторстве. Говорить о бесспорном авторстве данной записки совершенно не возможно. Н. Быховский выражает свое мнение словами: «Этот пожелтевший от времени клочок бумаги, на котором написаны, быть может, на пне в тайге, последние слова…»[47]. Кавалерийский офицер имеет привычку писать на планшете, если такового нет, то на седле. Из документов не ясно, была ли расседлана лошадь, что, по крайней мере, давало представление о том, был ли Красовский на привале, или эта была короткая остановка. Найти в тайге пень? Скорее там можно найти просто поваленное дерево, на котором неудобно и бессмысленно писать, когда под рукой есть седло почти так же удобное для письма как стол. Если предположим, что записка все-таки написана рукою Красовского в порыве прощания с миром, т. е. акт прощания с кем-нибудь, то естественно, возникает вопрос – почему всадник не попрощался с лошадью, т. е. не отпустил ее на волю, а заставил умирать страшной и мучительной смертью? Данный акт не согласуется не только с поведением бывалого кавалериста, который, прежде всего, заботится о лошади, а потом о себе, но и в целом с очень гуманной натурой Красовского, который не мог бы позволить себе такой поступок априори. Отсюда мы логически переходим к следующему нашему вопросу.
6. Почему Красовский не пройдя верхом 17 верст, даже с учетом ночного времени не более чем 2-х часовой переход, застрелился? И так тело Красов-ского был найден всего в 17 верстах от Александровского Завода. По замечанию Л. Я. Зелёнки в четырех верстах, а по докладу Ухтомского в 2,5 верстах, от той деревни, куда он наезжал с визитами к «черкесам», к тому же всего в двух верстах от тракта, то есть Красовский ночью шел вдоль тракта. Скорость движения лошади со всадником составляет от 20 до 60 км. в час в зависимости от местности и бега – аллюром, в галоп, в карьер и т. д. При медленном беге по пересеченной местности со скоростью 20 км. в час в течение одного перехода лошадь со всадником легко покрывает расстояние в 100 км. в течение 5 часов, т. е. с небольшим привалом Красовский в течение ночи должен был дойти до границы, расположенной в 140 верстах от Александровского завода, что, видимо, и было его планах. Предполагая, что Красовский остановился или вернулся назад в поиске потерянных им вещей, что ночью найти было не возможно, следует допустить и то, что он с таким же успехом мог вернуть в Александровский Завод, отложив побег до следующего раза, что было бы куда логичнее и правдивее. По датам мы видим, что Крассовского хватились только через 12 дней после побега, что лишний раз подтверждает то, что он мог или спокойно вернуться в Александровский Завод или переночевать в деревне, вернувшись следующим днем. При этом, судя из замечаний Николаева и Зелёнки, следует больше ориентироваться на расстояние 2,5 версты от д. Пуринской, нежели на 17 верст от Александровского Завода, которая вместе с ее окрестностями была хорошо знакома Красовскому, а следовательно, место события прямо указывает, где нужно было искать убийцу. Офицер, хорошо понимающий топографию, детально подготовившийся к побегу, кроме того, постигнувший на этапах «всю суть великой бородяжеской науки»[48] после нескольких часов своего побега лишает добровольно себя жизни? И здесь мы подходим к следующему важному вопросу.
7. Куда делись деньги и другие фальшивые документы, которые были у Красовского? При бездыханном теле Красовского были найдены 50 рублей и фальшивый паспорт. Ни с такими деньгами, ни с таким документом далеко бы он уйти не смог. Николаев в своих воспоминаниях пишет: «…как раз в это время он получил довольно крупную сумму денег (что-то около 400 рублей), которая была ему выдана на руки, как состоящему в «вольной команде»… Конечно, такое событие, как получение такой крупной суммы, не могло остаться в секрете»[49]. Зелёнка так же утверждал, что Красовский «всегда имел при себе значительные денежные средства»[50]. Было бы странно думать, что человек, решившийся на такой шаг, бежит сломя голову совсем без денег, достаточно привести слова самого Красовского из его духовного за-вещания: «…и честно за все деньги платящего…»[51]. Исходя из этих свидетельств, надо полагать с полной уверенность, что при Красовском были без всякого сомнения очень значительные средства, превышающие сумму в 400 рублей, которые не были обнаружены при нем, и, следовательно, они были либо украдены убийцей, либо теми, кто нашел его мертвое тело, при этом второе маловероятно. Это обстоятельство игнорируется исследователями, при этом оно является веским мотивом для совершения преступления того рода! Кроме того, из документов, найденных при трупе Красовского, был обнаружен только фальшивый паспорт, маловероятно, что Красовский уходил в побег только с одним единственным фальшивым документом. И здесь мы подходим к по-следнему очень важному вопросу.
8. Каковы мотивы и последствия поступка? Исследователи упускают один очень важный момент – мотив побега! Побег Красовского не был эгоистическим актом, связанным с личным спасением, нет. Он движимый отцовскими чувствами бежал во имя утраченной семьи, во имя детей, ставшими сиротами при живом отце, намериваясь выкрасть их и увезти за границу. Мог ли человек, руководствующийся в своих действиях такими мотивами лишить себя жизни, т. е. совершить абсолютно эгоистический акт по отношению к своим детям, оставляя их сиротами? Не должен ли был че-ловеком мотивированный указанными выше чувствами и устремлениями бороться до последнего за свою жизнь ради своей семья, а не так просто и печально расставаться с нею по очень незначительному на наш взгляд поводу, как потеря карты? Не случайно ни у одного из тех, кто лично знал Красовского, не возникало сомнений по поводу его гибели при столь загадочных обстоятельствах. Красовский, тщательно готовившийся к побегу на протяжении нескольких лет, а отнюдь не сорвавшийся с места в карьер безоглядно и безрассудно, без денег! как какой-нибудь отчаянный авантюрист, хотя и доверившийся в силу своего характера таким авантюристам, должен был до конца идти к своей цели.
Подводя итоги нашему небольшому расследованию, мы считаем необходимым, полностью согласится с версией гибели Красовского представленной политическими ссыльными П. Ф. Николаевым, С. Г. Стахевичем и Л. Я. Зелёнкой, т. е., что Красовский во время побега был убит проводником или его соучастником с целью ограбления. Версия о самоубийстве Красовского, была не только выгодна обеим заинтересованным сторонам – убийце и властям в лице коменданта над политическими преступниками Кноблоху, но и наиболее логичной и просто объяснимой версией, снимающей всякое подозрение и ответственность со всех. Такое разрешение ситуации для комендатуры было наиболее выгодным, поэтому дело и было представлено как самоубийство. Записка, найденная при теле Красовского, не столько доказывает, сколько ставит под сомнение истинность выводов о происшествии. Ее авторство на наш взгляд, принадлежит или убийце, или кому-либо из окружения Кноблоха, в числе которых был печально известный плац-майор Заборовский, по вине которого доведенные до отчаяния польские ссыльные устроили бунт в Сивяково. Заборовский так же приложил свою руку к фальсификации так называемого заговора польских политзаключенных в Александровском заводе, в результате которого пострадали политические заключенные Огрызко и Дворжечек. Записка вполне могла быть составлена им или кем-либо еще для пущей убедительности, что Красовский покончил с собою собственноручно, написанная не опознаваемым, еле разборчивым и корявым почерком и подписанная просто инициалами «А. К.». Никому не нужны были неприятности. К тому же, в телеграмме о побеге Красовского Кноблох ни словом не обмолвился о том, что тот отправился в бега верхом на лошади и вооруженным, что является очень существенной вещью для координации поимки беглеца. Очень маловероятно, что Кноблох, допросив крестьянина Бояркина, у которого Красовский забрал лошадь и ружье, прочитав завещание подполковника, был в неведении относительно этой проблемы. Следовательно, Кноблох с самого начала стремился умалить угрозу, нависшую над ним, что вполне естественно, еще сложно было предположить - найдут ли Красовского, и умолчал о деталях отягощающих его участь, как лица ответственного за политических преступников. Естественно, администрация, что бы минимизировать свою ответственность за побег государственного преступника, не стремилась отягощать это дело расследованиями по поводу убийства беглеца, и дело было сфабриковано в выгодном свете. Таким образом, по нашему мнению, эта версия гибели бывшего подполковника и государственного пре-ступника А. А. Красовского, т. е. убийство его во время побега с целью ограбления, имеет большее право на жизнь, чем официальная версия о самоубийстве. Но как же быть со словами Красовского в его завещании: «…тем не менее как я на случай всякого несчастья решился лишить себя жизни, но не отдаваться в руки живым, то смерть моя почти несомненна». Суммируя выше приведенные факты, данные слова следует трактовать что-то вроде: «вам меня все равно не достать» и были условиями сговора Красовского с его соучастником-убийцею, т. е. не сдаваться живыми, чтобы убийца мог воплотить коварный свой план и отвести подозрения от себя. Момент самоубийства и приведшие к нему обстоятельства кажутся настолько неаргументированными и логически сложно объяснимыми, что гораздо сложнее доказать самоубийство, чем убийство. Мы надеемся, что приведенные нами аргументы достаточны для того, чтобы изменить представление, как о самом Красовском, так и о плане его побега и о причинах его гибели.

Пимечания:
1. Zielonka L. J. Wspomnienia z Syberyi od roku 1863-1869, Krakow, 1906, s.124.
2. Быховский Н. «Сон каторжника» и его автор // Литературное наследство, т. 25-26, М., Газетно-журнальное объединение, с.459.
3. Мошкина З. В. Состав заключенных Нерчинской политической каторги во второй половине XIX века // Забайкалье: некоторые аспекты истории края, Чита, 1993 г., с.22.
4. Андреоли Эмиль. «Из Польши в Сибирь», Чита, 2011.
5. ГАЗК, ф.31, оп. 1, д.2618а, л.391.
6. ГАИО, ф.24, оп.3, д.46, к.41, л.89.
7. ГАИО, ф. 24, оп. 12, д.140, л.1
8. ГАЗК, ф.31, оп. 1, д.2618а, л.391.
9. Там же, лл.377-408.
10. Там же.
11. ГАЗК, ф.1, (п), оп.1, д.94, лл.1-2.
12. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т.1, Н-ск, Сибир-ский хронограф, 1993 г., с. 149.
13. Zielonka L. J. Opt. cit., s.41.
14. Ferlej-Bielańska K. Nullo i jego towarzysze, Warszawa, 1923, s.125.
15. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т.1, Н-ск, Сибир-ский хронограф, 1993 г., с. 150.
16. Zielonka L. J. Opt. cit., s.126.
17. Ibid., s.41.
18. РГИА, ф.1286, оп.25, д.1548, л.10.
19. Духовное завещание Красовского // Красный архив, М.-Л., Госиздат, т.6, 1929, с.234.
20. Zielonka L. J. Opt. cit., s.128.
21. Ferlej-Bielańska K. Opt. cit., s.127.
22. Клер Л. С., Шостакович Б. С. Второе комендантское управление на Нерчинских заводах (1864-1874) // Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в.- февраль 1917 г.), Вып. 10, Иркутск, 1987, с.101.
23. ГАЗК, ф.1(о), оп.1, д.627, л.4.
24. ГАИО, ф.24, оп.3, д.5, к.1758, лл.75-79.
25. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т.1, Н-ск, Сибир-ский хронограф, 1993, с. 161-165.
26. ГАЗК, ф.1(п), оп.2, д.47, л. 2.
27. Zielonka L. J. Opt. cit., s.128-129.
28. Ferlej-Bielańska K. Opt. cit., s.131.
29. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т.1, Н-ск, Сибир-ский хронограф, 1993 г., с. 204-205.
30. Стахевич С. Г. Среди политических преступников // Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников в 2-х тт., Саратов, 1959 г., т.2, с.55-118.
31. Николаев П. Ф. Воспоминания о пребывании Н. Г. Ченышевского в ка-торге // Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников в 2-х тт., Саратов, 1959 г., т.2, с.152-183.
32. Клевенский М. К биографии А. А. Красовского // Красный архив, М.-Л., Госиздат, т.6, 1929, с.230 - 231.
33. Быховский Н. Указ. соч., с. 458 - 471.
34. Духовное завещание Красовского // Красный архив, М.-Л., Госиздат, т.6, 1929 г., с.232.
35. Там же, с.233.
36. Zielonka L. J. Opt. cit., s.129.
37. ГАЗК, ф.1 (п), оп.2, д.163, л.1.
38. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т.1, Н-ск, Сибир-ский хронограф, 1993 г., с. 208.
39. ГАЗК, ф.1 (п), оп.2, д.163, л.11.
40. Там же, лл. 15-15-об.
41. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т.1, Н-ск, Сибир-ский хронограф, 1993 г., с. 208.
42. Zielonka L. J. Opt. cit., s.129.
43. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Т.1, Н-ск, Сибир-ский хронограф, 1993 г., с. 208.
44. ГАЗК, ф.1 (п), оп.2, д.163, лл.40-40-об.
45. Николаев П. Ф. Указ. соч., с.155.
46. Zielonka L. J. Opt. cit., s.130-131.
47. Быховский Н. Указ. соч., с. 461.
48. Духовное завещание Красовского // Красный архив, М.-Л., Госиздат, т.6, 1929, с.234.
49. Николаев П. Ф. Указ. соч., с.155.
50. Zielonka L. J. Opt. cit., s.130.
51. Духовное завещание Красовского // Красный архив, М.-Л., Госиздат, т.6, 1929 г., с.233.