10.03.2010 
Автор: Мошкина Зоя Вениаминовна

  Статья посвящена открытию женской политической каторги в России. Одной из первых женщин на каторгу была отправлена Е.К. Брешковская. Автор обращает внимание на условия содержания и на окружение, в которое попадали политкаторжанки.

  The article is devoted to the opening of state convict colony for women in Russia. One of the first women sent to the colony was E.K. Breshkovskaya. The author pays attention to the conditions of living and the environment in which state convicts were kept.

Ссылку в каторжные работы как тяжелейший вид наказания применяли в России к женщинам-уголовницам практически с момента возникновения Нерчинской каторги. В конце 70-х годов ХIХ века ссыльнокаторжными становятся и политические женщины. Причиной тому послужила внутренняя обстановка в стране. В условиях обострения политической борьбы, власть в целях подавления оппозиции, делает ставку на усиление репрессий. Самодержавие в той ситуации стремилось не столько обеспечить стабильность в стране, сколько сохранить в полном объеме своё политическое господство и незыблемость института самодержавной власти. Осуществить эту задачу можно было, только прибегнув к репрессивным мерам, таким как смертная казнь и ссылка в каторжные работы. Пойти же другим путем, то есть поделиться властью, пойти на самоограничение, российское самодержавие в принципе было неспособно. Факт открытия женской политической каторги свидетельствует, что государственная власть встала на путь беспощадной борьбы со всем составом оппозиционного движения, не скрывая её репрессивного характера. Более того, открывая как мужскую политическую каторгу, так и женскую, самодержавное государство обнажило полную свою несостоятельность в деле учреждения регулярного режимного предприятия. Все проводилось без предварительной и тщательной подготовки, наспех, без необходимой материальной базы, несогласованно с правовым регламентом.
Открытие женской политической каторги произошло, можно считать, с прибытия Екатерины Константиновны Брешко-Брешковской 12 сентября 1878 год. Её не только приговорили к ссылке в каторжные работы, но и первой из политических женщин привезли отбывать наказание в далекую Забайкальскую область, где и располагалась Нерчинская каторга. Отдаленность, заброшенность местности, затрудненность связи с родственниками, знакомыми, к которым можно было при случае обратиться за помощью, вот те условия содержания, которые устраивало правительство. Можно добавить к этому влияние непривычно сурового климата при отсутствии обустроенных помещений для жилья. И все это должно было усугубиться тяжелыми рудничными и заводскими работами.
К месту назначения Екатерину Константиновну везли с группой товарищей политического процесса «193-х» С. Синегубом, Т. Квятковским, Н. Чарушиным. С ними в партии было еще 6 человек, которых направляли в Восточную Сибирь на поселение. Везли их то речным путем на баржах, то пересаживали в конные кибитки. Их путь пролегал от Нижнего Новгорода, через Пермь, Тюмень, Красноярск, Иркутск, Читу, Сретенск. Из Сретенска по реке Шилке на пароходе они, наконец, добрались до Карийского тюремного района, или Кару, как в обиходе и даже в официальной документации обозначали это территориальное подразделение каторги. От долгой и трудной дороги, от грязных тюремных помещений, в которых их размещали по пути следования, от грубых стражников, сопровождавших осужденных, у Брешковской сложилось тягостное впечатление. Её поразило отсутствие порядка на всем протяжении ссыльного пути, который предстал перед политическими как царство насилия, злоупотребления, краж, грязи, болезней[1].
Подобный порядок она встретили и на каторге, и в первую очередь в тюрьмах, где размещались уголовные заключенные. Правила, которыми руководствовались как заключенные, так и их стражники, отличались взаимной жестокостью, насилием и произволом со стороны начальства. Здесь процветал характерный для уголовного мира образ жизни, с его преступными рецидивами. По свидетельству Брешко-Брешковской, на Каре все чиновники на приисках брали взятки и без стеснения воровали деньги, как у государства, так и у каторжников[2]. Уголовники тоже не отличались примерным поведением, что послужило определяющим мотивом в отношениях между категориями преступников. Для политзаключенных уголовная среда была не только враждебной, но и опасной, поэтому они старались уклоняться от контактов с «уголовкой». Спасало политических и то, что их, по распоряжению верховной власти, содержали в отдельных, изолированных от уголовников, тюрьмах. Труднее приходилось тем, кого переводили на содержание вне тюрьмы. Они вынуждены были жить в непосредственной близости от мест, населенных такими же «вольнокомандцами», но из уголовных.
Карийский тюремный район состоял из нескольких тюрем, каждая из которых располагалась при золотоносном прииске. Группу Брешко-Брешковской привезли на один из таких приисков, на Нижнюю Кару. Здесь же находилось управление всего Карийского тюремного района. Возглавлял его заведующий Нерчинскими ссыльнокаторжными, так официально называлась его должность, полковник Владимир Осипович Кононович. Тюремный начальник, к которому, позднее, у политических сложилось уважительное отношение. Они, по общему мнению, считали его порядочным человеком и ценили в нем редкую и непривычную для людей, надзирающих за заключенными, интеллигентность. По воспоминаниям Брешковской и её товарищей, новую партию Кононович встретил приветливо, разговаривал по-человечески, и тут же приказал снять с них кандалы[3]. Более всего поразило их то что, сославшись на позднее время и то, что тюремное помещение было на ночь закрыто, пригласил их к себе на ужин и ночлег[4]. И только на следующий день, после ночевки в квартире Кононовича, прибывших узников разместили по местам содержания.
Необходимо заметить что, несмотря на то, что Нерчинская каторга давно уже стала местом ссылки политических заключенных, специальной каторжной тюрьмы, оборудованной для содержания этих людей, здесь не было. Их, обычно, размещали в перестроенных, либо переоборудованных помещениях, то есть приспособленных и не соответствующих режимным требованиям. Так прибывших с Брешковской мужчин, отвели в политическую тюрьму, обращенную из бывшей офицерской гауптвахты. Для неё же камеры не нашлось, так как ещё не было тюрьмы для политических женщин. Кононович принял решение, определить единственную женщину политкаторжанку на положение содержащейся вне тюрьмы, в так называемой вольной команде.
На содержание вне тюрьмы, по существовавшему в стране законодательству, переводились, те ссыльнокаторжные, которые уже отбыли установленную часть тюремного содержания. По всем правилам у Брешковской срок пребывания в тюремном заключении также уже закончился, и решение Кононовича нисколько не противоречило закону. Екатерине Константиновне было определено жить в вольной команде вместе с частью политкаторжан, получивших это право ранее, и с их женами, которые последовали за своими мужьями на каторгу.
Брешковская, как и все её товарищи, посчитали этот поступок Кононовича за проявление сочувствия и уважения к женщине. Поступок, как свидетельство особой смелости тюремщика, осмелившегося нарушить волю высшей власти. Однако они заблуждались, считая это особой заслугой Кононовича, и относя это на счет его личной храбрости, позволяющей ему отступать от установленных правил. Кононович внешне был вежлив и любезен с политическими, но, все-таки, это не означало, что он, осуществляя за ними надзор, нарушал режим из симпатий или из других соображений. Дело в том, что он то, как раз, был добросовестным исполнителем нормативной базы каторжного режима. Со стороны же официальной высшей власти, наоборот, совершались отступления от правил в сторону ужесточения режима содержания политической оппозиции. Например, требовалось запретить содержание политкаторжан вне тюрьмы. В данном случае, Кононович, следуя нормам Устава о ссыльных, и, несмотря на требование власти, решил проблему в пользу политкаторжан. За что они, идеализируя своего тюремщика, были ему благодарны.
В связи с этим обстоятельством необходимо подчеркнуть, что все приговоренные к каторжным работам, в том числе и государственные преступники, находясь в разряде ссыльнокаторжных, теряли все сословные права и оказывались вне общества. Более того, их официально не ставили в известность и о правовых возможностях, которыми они могли пользоваться как подвергнутые наказанию. Поэтому у них укрепилось твердое мнение, что они в полной зависимости от начальствующего лица, следовательно, от его личных качеств. Если он порядочный человек, значит, не будет творить произвола, и режим на каторге будет сносным. И наоборот, если же недостойный, жди произвола и злоупотреблений. Кононович, по их мнению, был порядочным и режим при нем терпимый. На самом же деле, Кононович был точным исполнителем положений Устава о ссыльных, в котором предусматривались нормы по облегчению участи заключенных.
Непродолжительное время, пока не обустроили постоянное жилье, Брешковская жила на квартире А.К. Кузнецова. Он возглавлял детский приют, поэтому жил в казенной квартире и имел возможность на некоторое время поселить у себя первую ссыльнокаторжную женщину. Очень скоро Брешковская приобрела постоянное жилье. Из заброшенной баньки во дворе дома другого политического вольнокомандца П.Г. Успенского с помощью товарищей было оборудовано жилье, в котором поселились Е. Брешковская и Лариса Синегуб, жена ссыльнокаторжного Сергея Синегуба, последовавшая, как и жены Чарушина, Квятковского, Бибергаля, Успенского за своим мужем добровольно на далекую каторгу[5].
В то время на Каре, кроме вновь прибывших, содержалось несколько человек политических, сосланных на каторгу в предыдущие годы. Они были рассредоточены по другим приисковым тюрьмам Карийского тюремного района.
Поселок Нижняя Кара, как уже было сказано выше, являлся центром Карийского тюремного района. Бывший политкаторжанин Н. Чарушин так описал его: «Это довольно значительное поселение, где кроме каторжной тюрьмы, казарм для караула, дома управления, комендантского дома, офицерской гауптвахты и других построек, обращало внимание на себя довольно обширное здание приюта для детей ссыльнокаторжных с садом и огородом, расположенное на красивом возвышенном месте с правой стороны дороги; а немного дальше, за ним возвышалось здание лазарета, к которому с задней стороны подходила совершенно голая «лазаретная сопка». Надо добавить, что кроме помещений, принадлежащих тюремному ведомству, в поселке имелись дома тюремных чиновников, местных жителей, которые кормились снабжением и обслуживанием тюрьмы, а также жилища бывших ссыльнокаторжных, переведенных в разряд содержащихся вне тюрьмы. Для них казенных помещений не хватало, поэтому позволялось обзаводиться собственным жильём, или снимать его у частных лиц. В результате в поселке образовалась многочисленная колония уголовников, живущих вне тюрьмы. С этой категорией населения у политических никаких контактов не установилось. Зато своим кругом политические жили дружно.
Приветливо и добросердечно встретили они Брешковскую и её товарищей. Насколько эта встреча была трогательной, а самое главное, необходимой для тех, кто уже длительный срок отбывал наказание, отметила в своих воспоминаниях Екатерина Константиновна: «Братски встретили нас товарищи, окружили тесным кольцом и жадно смотрели, жадно ловили каждое слово людей, только что приехавших с родины»[6]. Вновь прибывших ссыльнокаторжных волновал вопрос об условиях содержания на каторге. Они хотели бы немедленно услышать на свои вопросы ответы. А старожилы каторги, торопясь, допытывались о новостях из России. Поэтому первая встреча прошла так бурно и заинтересованно. В дальнейшем, на протяжении пребывания на каторге единственной ссыльнокаторжной политической женщины, отношения в колонии политических, живущих на воле, сохранялись ровные, добросердечные, хотя и неоднозначные. О самой Брешковской на Каре сложилось благоприятное впечатление. Она завоевала всеобщую любовь, проявляя заботу, находя нуждающимся в них добрые слова. Особенно уважительно относились к ней местное некриминальное простое население.
С особым сочувствием относилась она к больному Н. Ишутину, который из-за болезни постоянно содержался в лазарете. В своих воспоминаниях она привела то впечатление, которое возникло у неё от состояния физического и умственного здоровья Ишутина. Поразило её его одиночество, бедность и грязь, которую он не разрешал никому убирать. Единственный человек, которому он позволял за собой ухаживать, была Александра Ивановна Успенская, жена ссыльнокаторжного П.Г. Успенского, осужденного по процессу С.Г. Нечаева. Успенская работала в лазарете и имела возможность помогать больному Ишутину. Жалея больного товарища, Брешковская предприняла попытку стать сиделкой для него. Но Ишутин категорически и резко отказал ей. Более того, он отчитал её за то, что Брешковская является приверженкой чересчур простой одежды, оценив эту склонность как гордыню, как склонность к унижению того рода, к которому принадлежала Екатерина Константиновна. То, что говорил Ишутин во время встреч, разочаровывало Брешковскую. Особенно её шокировали монологи по поводу светской жизни, оставшейся на свободе. Однажды, уже совсем ослабевший, слегший в постель, он укорял её за то, что она порвала все свои старые связи с прошлой жизнью, и в восторге рисовал все прелести московских театров, ложь, полных красавиц в дорогих украшениях, красоту театральных помещений, залитых светом. Было ли это искренним сожалением о потерянном и несостоявшемся в жизни, свидетельством о разочарованиях, и запоздалым осознании бессмысленности и бесполезности совершенного деяния, трудно сказать. Но Брешковской «было жутко и больно слушать такие речи человека, только что вырванного из среды отважных товарищей, и от человека, столько страдавшего за правду, столько пережившего чужих страданий». Оправданием такого настроения, по мнению Брешковской, была окружающая обстановка и состояние здоровья Ишутина: «Но возмущение утихало, когда вы внимательно вглядывались в желтый, иссохший остов, конвульсивно дрожавший от смертельного кашля. Кругом мокрота, белье грязное, подушки засаленные, воздух жесткий»[7].
Общение с Ишутиным, его рассуждения, отличавшиеся противоречивостью и несовпадением с нелегальной практикой ишутинцев, не изменили восхищенного отношения Брешковской к этой группе молодых людей. Во всех своих воспоминаниях Екатерина Константиновна подчеркивала их жертвенность, смелость, искренность, одаренность, нравственную силу и преданность своим идеям.
Все, и вышедшие в вольную команду политзаключенные, и их жены, которые как могли, помогали своим мужьям переживать ссылку, старались обустроить свой быт, пытались найти источник заработка. Брешковская вскоре нашла ученика для занятий французским языком, кроме этого доктор Кокосов предложил ей заняться чтением и письмом со своей женой, местной казачкой. Дополнительно к учебным занятиям Екатерина Константиновна занялась шитьем нарядов для женской части Кары. Этого заработка было достаточно, так как Брешковская особого значения комфорту не придавала, в быту она довольствовалась минимальным.
Итак, открыв женскую политическую каторгу в конце 70-х годов ХIХ века, тем самым, российская власть объявила, что теперь для борьбы с оппозицией она переходит на путь крайне жестких мер воздействия. Объектом уголовного преследования становятся и женщины, которые наравне с мужчинами стали приговариваться к ссылке в каторжные работы. Каторжный режим характеризуется наличием ряда крайне тяжелых условий заключения. Это обязательное ношение оков, физическое наказание, использование на тяжелых физических работах и отдаленность расположения каторжных тюрем. Что по замыслам российской власти должно, во-первых, устрашать тех, кто потенциально склонен к политической оппозиции, во-вторых, сурово покарать уже принявших участие в ней. Условия содержания политических женщин усугублялось отсутствием достаточно обустроенных помещений для жизни, недостатком материальных средств, зависимостью от начальствующих лиц, что порождало произвол, а возможность защиты отсутствовала. Очень скоро в стране участниц радикального движения начнут приговаривать к смертной казни, и приводить её к исполнению.

Приложения:
[1] Екатерина Брешко-Брешковская. Скрытые корни русской революции. М., 2006. С.177-183.
[2] Там же. С.188.
[3] Екатерина Брешко-Брешковская. Скрытые…..С. 185-186; Синегуб С.С. Воспоминания чайковца // Русская мысль. 1907. № 9. С. 100-101.
[4] Чарушин Н.А. О далеком прошлом на Каре. М., 1929. С. 18.
[5] Екатерина Брешко-Брешковская. Скрытые….. С.186; Синегуб С. Воспоминания….// Русская мысль. 1907. С. 17.
[6] Брешко-Брешковская Е. Из моих воспоминаний. СПб., 1906. С. 3.
[7] Брешковская Е. Из моих….С. 5.