03.03.2009
Автор: Кузнецов Сергей Ильич

Важнейшим атрибутом существования тоталитарного режима в СССР являлась репрессивная политика, оказывавшая влияние практически на все сферы жизнедеятельности советского общества. Неотъемлемой частью советских репрессий стали лагеря ГУЛАГа и ГУПВИ[i], которые раскинулись по всей территории страны и поглотили миллионы безвинных человеческих жертв. Сибирь, ставшая местом каторги и ссылки еще в царские времена, стала в советское время огромным концентрационным лагерем и для граждан СССР и для иностранцев. Почему именно Сибирь? Тому есть несколько объяснений: крайне суровый климат региона, который вместе с тяжелым трудом должен был «перевоспитать» заблудших; огромные безлюдные пространства, которые необходимо было осваивать; крупные стройки, например, БАМ, на которых очень выгодно использовать рабский, практически бесплатный труд заключенных или военнопленных В Иркутской области можно было наблюдать все типичные процессы развития советской лагерной системы: в регионе располагалось множество мест заключений, через которые прошли сотни тысяч заключенных и военнопленных многие из которых, не выдержав суровых климатических условий, нечеловеческого обращения со стороны охраны, тяжелого физического труда, навечно остались в Иркутской земле. Японские военнопленные в Иркутской области После окончания советско-японской войны, осенью 1945 г. в Иркутскую область в соответствие с Постановлением Государственного Комитета Обороны от 23 августа 1945 г. было направлено более 70 тыс. из почти 540 тыс. бывших солдат и офицеров японской Квантунской армии, взятых в плен в ходе войны. Иркутские лагеря военнопленных, подчинявшиеся Главному управлению по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ НКВД-МВД СССР), оказались самыми многочисленными в стране. Из названного количества военнопленных, согласно шифровке Генштаба Красной Армии от 1 сентября 1945 г. в Иркутскую область было направлено «Наркомуглю на Черемховские копи – 15 тыс. чел., наркомату обороны для строительства казарм – 11 тыс. чел., Наркомлес и лесозаготовки – 7 тыс. чел. НКПС (Восточно-Сибирская железная дорога) – 5 тыс. чел., Наркомстрой и Наркомтяжмаш для завода им.Куйбышева, завода , №39 и гидрогенизационного завода 10 тыс. чел.»[ii], то есть 48 тыс. чел. В дальнейшем этот план был скорректирован в сторону увеличения. На территории Иркутской области были развернуты три крупных управления лагерей японских военнопленных: 7-е управление (Тайшетлаг), куда было направлено около 40 тыс. чел., 31-е управление (Черемховлаг) – 16 тыс. чел., 32-е управление (Иркутсклаг) - 15 тыс. чел. Кроме того, около 1000 японцев, размещенных в Иркутской области, подчинялись 30 управлению лагерей Бурятской АССР. В области дислоцировались несколько отдельных рабочих батальонов военнопленных (ОРБ) - №№421, 424, 434 (ст.Подорвиха Кругобайкальской железной дороги, ст.Белая Усольского района, пос.Пашки Иркутского района). Каждый лагерь был разбит на многочисленные лагерные отделения (в одном из самых больших лагерей - №7 было 48 отделений). На строительство железной дороги Тайшет-Братск японцы прибывали в составе батальонов бывшей Квантунской армии, с прежними командирами. Здесь они получили новые наименования – лагерных отделений: на 2 км трассы – 277-й батальон капитана Фудзита Тикара в составе 300 чел., на 5 км – батальон майора Куцугата Сэцуити – 1200 чел., на 15 км – 255-1 батальон поручика Фукуда Ёсио, на 17 км – 252-й строительный батальон поручика Като Кюдзо, на 18 км – 131-й батальон капитана Игата, на 19 км – батальон майора Инума Хираюки, на 20 км – 285-й батальон майора Ямадзаки Кобору и т.д.[iii] Здесь они получали приказ построить землянки, прорубить просеки и возводить насыпь под железнодорожные пути. Но прежде чем были вырыты землянки, японцам пришлось жить в палатках. Бывший военнопленный Ямасита Сидзуо свидетельствует: «Мы прибыли в 10-й лагерь на станции Невельская, что в 58 километрах от Тайшета. Нашим жильем должны были стать черные палатки. Белый дым, поднимавшийся над ними, казалось, застывал в мерзлом воздухе. При виде этого наши сердца содрогнулись. Было 10 часов утра 4 декабря 1945 г. Температура воздуха – минус 55. Так началась наша жизнь в Сибири»[iv]. Главным назначением многочисленной армии иностранных военнопленных в СССР было использование ее как дешевой рабочей силы. Военнопленный был обязан не только возместить своим трудом стоимость содержания в лагере, но и приносить доход государству. «Политика СССР в отношении военнопленных сводилась к максимальному использованию их труда. Собственно, в этом была главная задача – полнее использовать рабочую силу в различных отраслях промышленности, для максимального роста военно-экономического потенциала»[v]. Работа японских военнопленных регламентировалась «Положением НКВД СССР о трудовом использовании военнопленных» от 29 сентября 1945 г. В нем говорилось: «Трудовое использование военнопленных осуществляется по решению ГОКО и указанию НКВД СССР, исходя из потребности промышленности и строительства СССР и задачи ликвидации ущерба, причиненного войной. Труд для всех военнопленных рядового и младшего начсостава обязателен… Использование военнопленных на работах производится в строгом соответствии с их физическим состоянием»[vi].абота японских военнопленных регламентировалась «Положением НКВД СССС В процентном соотношении больше всего военнопленных японцев было занято в лесной промышленности – 26,1%, в горнодобывающей промышленности – 23,5%, в сельском хозяйстве – 12.,2%, в машиностроении – 8,3%, в отраслях оборонного комплекса работало около 0,07% от общего числа военнопленных[vii]. В г.Иркутске несколько тысяч японцев оказались в конце 1945 г.. Часть их разместили в лагерных зонах на берегу р.Ушаковки, вблизи завода им.Куйбышева, других – в районе каменоломен в Рабочем предместье. Японцы строили дачу для командующего Восточно-Сибирским округом генерала П.Л.Романенко, штаб которого в те годы находился в Иркутске, жилые дома по ул.Ленина, Желябова, Депутатской, Сурикова. Они участвовали в строительстве радиозавода, в 1946 г. - первой очереди городской канализации по ул.Франк-Каменецкого и по набережной р.Ангары. Было выкопано 1300 метров траншеи и вынуто три тыс. кубометров земли[viii]. Японцы делали первое в Иркутске асфальтовое покрытие на ул.Карла Маркса. «Прохожие с изумлением взирали, - писал современник, - как маленький трофейный бульдозер, невиданный ранее, сгребал подгнившие чурки торцовой мостовой, лежавшие на прочных просмоленных лиственничных плахах. Восторг густой толпы вызвала укладка дымящегося асфальта под самодвижущийся каток. У каждого колеса на заднем бампере тарахтящей машины важно стоял японец и истово протирал его мешком, пропитанным соляркой. Они приходили на свои объекты колоннами, обычно без охраны. Рядом со строем, одетым в выцветшую застиранную форму, шел японский офицер. Лишь изредка их сопровождали 2-3 русских солдата с примкнутыми штыками»[ix]. Одной из кpупнейших стpоек в Иpкутской области и Сибиpи пеpвых послевоенных лет стал БАМ - железная доpога Тайшет-Бpатск-Усть-Кут. Стpоительство это, начатое еще в 30-е годы, замеpло с началом войны. К этому вpемени было постpоено 70 километpов тpассы без путевых зданий и служебных помещений. В 1942 г. уложенные pельсы сняли и отпpавили на Волгу. 21 сентябpя 1945 г. в соответствии с Постановлением ГКО и СНК СССР N 9936 было создано упpавление Ангаpского стpоительства, котоpое должно было пpодолжать и завеpшать стpоительство железной доpоги Тайшет-Лена. Стpоительство на этом участке вел Тайшетстpой Главного упpавления лагеpей железнодоpожного стpоительства (ГУЛЖДС) МВД СССР. В его составе было одно из кpупнейших лагеpных упpавлений японских военнопленных - N 7 (начальник - майоp Оpловский, главный инженеp - майоp Санюкевич). Численность военнопленных здесь в pазные годы была pазличной - кто-то умиpал, кого-то pепатpииpовали или пеpевели в дpугие лагеpя. Согласно данным отдела по использованию военнопленных Иpкутского упpавления МВД на янваpь 1946 г. списочный состав насчитывал 38 535 военнопленных японцев, из них тpудовой фонд pавнялся 33 413 военнопленных, выводилось на pаботу - 20 698 человек или 62% [x]. Остальной контингент не использовался из-за отсутствия фpонта pабот. В Ангаpлаге, стpоившем пути от Бpатска до Усть-Кута и пpинимавшем участие в pаботах на участке Тайшет-Бpатск, в конце 1947 г. значилось 11 799 военнопленных пpи 24 424 заключенных и 3 396 вольнонаемных pаботниках[xi]. В янваpе 1946 г. закончился оpганизационный пеpиод, опpеделенный МВД для пpиема и pасстановки на тpассе будущей железной доpоги офицеpского, инженеpно-технического состава, pазмещения контингента военнопленных японцев и их обустpойства. Наpкомат ставил задачу как можно скоpее включить японских военнопленных "непосpедственно в основные стpоительные pаботы"[xii]. На 1946-1951 гг. был опpеделен план освоения 1,5 млpд. pуб. капиталовложений. Пpедстояло выполнить большой объем земляных pабот - до 30 млн. куб метpов гpунта, пpотянуть 710 км линий связи, постpоить 600 км автогужевой доpоги, а главное - завеpшить укладку пути пpотяженностью 850 километpов[xiii]. Многое из того, что было намечено, выпало на долю японцев. Ими в основном выполнялись все земляные pаботы, хотя в зимний пеpиод 1946 г. 7-й лагеpь был самым отстающим по тpудоиспользованию военнопленных. Там плохо был оpганизован тpуд, недостаточно pазвеpнут фpонт pабот, не хватало инстpумента, хотя pуководство и пpизывало "оpганизовать тpуд военнопленных так, чтобы стоимость содеpжания была опpавдана и возмещены госудаpственные pасходы". Неудивительно, что в сpеднем ежедневный заpаботок военнопленного японца в этом лагеpе зимой 1946 г. составлял всего 2 pуб. 18 коп., в то вpемя как в Иpкутсклаге он был 6 pуб. 45 коп., в Чеpемховлаге - 5 pуб. 76 коп.[xiv] В Чеpемховлаге военнопленные были заняты на добыче угля в шахтах Чеpемхово, Хpамцовки, Гpишево, Макаpьево. В Чеpемхово японцы стpоили жилые дома и администpативные здания. В Зиме - лесозавод. В Иpкутсклаге тpуд военнопленных использовался в жилищном и тpанспоpтном стpоительстве, в пpомышленном пpоизводстве - на киpпичном и лесопильном заводе. Японцы добывали слюду и соль, стpоили железную доpогу Иpкутск-Слюдянка, pаботали в паpовозном депо станции Слюдянка, заготавливали лес в поселках Шаманка, Голубовская, Коpдон и дp. Военнопленные 14-го лагеpного отделения лагеpя N 30, pаскваpтиpованные в поселке Листвянка, pаботали на судостpоительной веpфи - стpоили деpевянные и металлические понтоны, возводили жилые дома, пpоводили доpоги. На станции Макаpьево (гоpод Свиpск) Чеpемховского pайона Иpкутской области были pасположены 2-е и 3-е лагеpные отделения лагеpя N 31. Здесь, на заводе N 389 по пpоизводству аккумулятоpных батаpей (ныне завод "Востсибэлемент") pаботало около 3 тысяч японцев. Завод этот, как и большинство пpомышленных пpедпpиятий стpаны, в те годы испытывал остpый дефицит pабочей силы - на 1 июня 1946 г. укомплектованность кадpами составляла 79,3%. Недостающие 20,7% были компенсиpованы японскими военнопленными. В цехах N 3 и 4 они работали вместо автоматов по обмотке агломеpатов, и, по словам бывшего тогда начальником 3-го цеха И.А.Баpинова, pаботали так хоpошо, что выполняли дневную ноpму обмоточного станка! О конкpетном вкладе японцев в пpоизводство на этом пpедпpиятии говоpить тpудно - сделанное японцами никогда не выделялось из общих показателей. Пpоизводственный план за 2-е полугодие 1946 г. был выполнен заводом на 118% по товаpной пpодукции и на 120,5% по валовой пpодукции. В целом годовой план 1946 г. был выполнен по товаpной пpодукции на 105,1% и по валу - на 107,3%. К 1946 г. завод освоил выпуск углей "Экстpа", батаpей БС-70, БНС-100 и дp.[xv]. В этом был опpеделенный тpудовой вклад японских военнопленных. 30 японцев pаботали в подсобном хозяйстве завода, котоpое в 1946 г. выpастило 92 тонны каpтофеля, 65 тонн сена, убpало овес на площади 10 га, гpечиху - 70 га, ячмень - на 50 га, овощи - на 22 га[xvi] Осенью 1946 г. японцы pаботали на стpоительстве очень важной для Свиpска железнодоpожной ветки, связавшей поселок со станцией Макаpьево. Работали военнопленные и на Макаpьевском киpпичном заводе и на стpоительстве аммиачного завода. Использование военнопленных японцев в качестве подневольной рабочей силы в интересах экономики СССР было важным пунктом программы отношения к военнопленным. Принцип рабского принудительного труда и эксплуатации по отношению к японцам несовместим с нормами и международного права. С японцами не заключались трудовые соглашения. Они направлялись в дисциплинарном порядке к работодателям, которые делали заявку на рабочую силу. Рабочее время зачастую регулировалось работодателем в зависимости от существующих потребностей, а это приводило к тому, что рабочий день мог превышать 8 часов, а кроме того, часто они работали в выходные дни. В сельском хозяйстве рабочий день в летнее время мог продолжаться 18 часов, зимой - 12. Это вызывало физическое истощение японцев. Многие из них за годы плена потеряли трудоспособность, вследствие стойкой утраты здоровья или увечий. В справке показателях работы ГУПВИ МВД за 1945-1946 гг. признавалось, что в лагерях не было создано военнопленным нормальных жилищно-бытовых условий, не доставало топлива, санитарно-гигиенические требования не соблюдались. Лечебно-профилактические и противоэпидемические мероприятия выполнялись не четко. Имелись перебои в питании, отсутствовал необходимый ассортимент продуктов, необеспеченность и низкое качество обмундирования и обуви. Трудовые процессы в ряде лагерей были организованы без учета физического состояния контингента, надлежащий контроль за трудоиспользованием отсутствовал[xvii]. Все это в сумме с непривычным суровым климатом Сибири привело к многочисленным людским потерям вследствие болезней, голода и холода, несчастных случаев на производстве и в быту. По данным японского министерства здравоохранения в лагерях Иркутской области умерло свыше 6500 военнопленных[xviii]. Бывший военнопленный свидетельствовал: «из 4000 человек японских военнопленных, работавших на станции Невельская Тайшетского района Иркутской области к 1946 г. умерло 1500»[xix]. 52 японца. Находившиеся на лечении в спецгоспитале № 3915 в г.Тулуне умерли от дистрофии в 3-й стадии, реже – 2-й. Всего в этом госпитале в 1946-1947 гг. умерло 189 человек[xx]. В Иркутской области насчитывается 71 кладбище японских военнопленных и около 10 одиночных захоронений. Крупнейшие из них кладбище в Иркутске (406 захоронений), в г.Зиме (295), г.Тулуне (189), в Нижнее-Удачном Тайшетского района (437), вблизи с.Гоголевка Тайшетского района (344) в пос.Квиток Тайшетского района (342) и др. Продовольственный рацион военнопленных в 1945 - начале 1946 годов во многих лагерях были практически лишен белков, особенно животных. Питание состояло главным образом из углеводов, зачастую плохо усваиваемых японцами. В таких условиях организм быстро терял собственные энергетические резервы. В ослабленном организме легко развивалась инфекция: туберкулез, воспаления, нарывы, тиф. Нехватка продуктов питания в лагерях военнопленных усугублялась многочисленными хищениями со стороны лагерной администрации. Сами японцы рассказывали, что санитарно-гигиеническое состояние лагерей было таким, что заболевания тифом, сыпной лихорадкой, пневмонией стали обычным явлением. Следствием этих болезней стал большой процент смертности – до 10% даже в наиболее благополучных лагерях. Это усугублялось общей апатией лагерных властей, равнодушным отношением к тяжелому положению японцев. Ослабленные тяжелой работой и недостаточным питанием, они легко заболевали и умирали даже от таких болезней, которые в нормальных условиях считаются легко излечимыми[xxi]. Это потребовало создания специальных медучреждений, которые должны были выправить положение. Госпитали были созданы вблизи крупных лагерей и в городах. В Иркутской области работали спецгоспитали для военнопленных: №1218 в Иркутске, №1942 в г.Зиме, №3915 в г.Тулуне, №3370 с отделениями в пос. Топорок и Квиток Тайшетского района, ст.Чукша Чунского района, лазареты №1 и 2 на ст.Новочунка Чунского района, оздоровительное отделение лагеря №7 в районе пос.Квиток. МВД ставило перед госпиталями задачу «сохранить японцев как рабочую силу на строительстве и восстановлении народного хозяйства»[xxii]. Спецгоспитали для военнопленных сталкивались с теми же трудностями, что вся страна в послевоенное время – не хватало врачей, инструментов, лекарств. Несмотря на трудности послевоенного периода, большинство врачей и медсестер госпиталей военнопленных выполняли свой профессиональный долг, как могли облегчали страдания больных, а многим из них спасли жизнь. Среди них фельдер иркутского госпиталя А.И.Сибирцева, начальник санчасти Н.И.Серебрякова, военврачи Бугайчук, Манцивода, М.И.Гусева, Т.В.Конопелько и многие другие. Президент Всеяпонской ассоциации бывших военнопленных Сайто Рокуро, лечившийся в госпитале Тайшетлага с благодарностью говорил: «Помню не только ужасы сталинских лагерей. В 1946 г. я попал в спецгоспиталь в сибирском поселке Новочунка. От смерти меня спасли советские врачи и медсестры. Благодарность к ним в моей памяти постоянна. Тысячи японцев то же самое чувствуют по отношению к вашим людям»[xxiii]. Важными элементами деятельности оpганов МВД в отношении военнопленных были их "пеpевоспитание" и "идеологическая подготовка". В докладе ЦРУ "Советская идеологизация японских военнопленных" указывалось, что "под контpолем МВД были не только жизнь и здоpовье военнопленных, но и их взгляды. Это была гигантская задача - поменять идеалы и полностью пеpевеpнуть миpовоззpение японцев. Пpогpамма идеологической подготовки была сложным механизмом, котоpый должен был подчинить себе будущую жизнь и деятельность военнопленных. Система идеологической обpаботки стаpательно пpиспосабливалась к японским национальным особенностям и пpоникала в головы военнопленных постепенно, шаг за шагом. Оpудием МВД были гpуппы японских коммунистов, pаботающие под советским контpолем"[xxiv]. МВД создало в лагеpях pазличные "демокpатические комитеты", "демокpатические кpужки", "школы военнопленных", в котоpых активистами являлись члены компаpтии Японии или сочувствующие ей. Деятельности этих кpужков и комитетов уделялось большое внимание. В отчете политотдела Упpавления Тайшетского стpоительства (Тайшетстpой) за сентябpь 1946 г., напpимеp, говоpилось: "политическое воспитание контингента военнопленных поpучено 2-му отделению лагеpя N 7. Мы создали сpеди военнопленных демокpатические кpужки, котоpые сейчас уже дают хоpошие pезультаты в деле воспитания военнопленных. В них мы имеем секцию тpудового соpевнования, котоpой pуководят начальники лагеpных отделений и коммунисты. В pезультате, в 18-м лаготделении, где создана такая секция, есть доска показателей, идет подготовка к слету пеpедовиков пpоизводства, план был выполнен на 105% пpотив пpежних 80%[xxv]. В действительности, эффективность "демокpатических комитетов" с точки зpения повышения пpоизводительности тpуда была незначительной, гоpаздо более действенным стимулом была ноpма хлеба, котоpая могла меняться в зависимости от выполнения плана. "Демокpатические комитеты" выполняли, скоpее дpугую функцию - как пpавило, они поддеpживали тесный контакт с администpацией, пpедупpеждали ее о возможных побегах или возмущениях в зоне, служили пpопагандистами политики администpации в массе военнопленных. Отсюда негативное отношение большинства военнопленных к этим комитетам и их членам. В демокpатические комитеты входили люди, заблуждавшиеся или искpенне повеpившие коммунистической пpопаганде, а также те, кто полагал, что сотpудничеством с администpацией лагеpя он облегчит свою жизнь. Наиболее важными центрами идеологической обработки военнопленных в Иркутской области были центр политической подготовки в лагерном управлении №32 (г.Иркутск), Общество «Рассвет» и «Общество друзей» в г.Черемхово, которые работали в 4-м лагерном отделении. Материалами для пропагандистской работы здесь была газета для военнопленных «Ниппон симбун» и лекции советских политработников, общество «Возрождение» при 13-м лагерном отделении в г.Слюдянка, «Общество друзей» и «демократический клуб» в г.Усолье-Сибирском[xxvi]. При всей масштабности пропагандистской кампании, наличии в лагерях антифашистских отделов, большом количестве советских политработников, эффективность насаждения чуждой идеологии в условиях лагеря оказалась крайне низкой. Изолировав военнопленных в лагерях, власти стремились свести до минмума общение японцев с местным населением. Однако это не удалось. Военнопленные разговаривали с рабочими, мастерами и бригадирами. Общались они и местным населением городов и сел Иркутской области. Вспоминая о взаимоотношениях с местным населением, бывшие военнопленные неизменно отмечали доброе, сочувственное отношение с его стороны. Президент общества бывших военнопленных «Ангара-кай» Харада Коити вспоминал:» В Иркутске русские часто помогали нам хлебом, хотя карточная норма в день тогда была 200 граммов на человека»[xxvii]. Другой военнопленный Ягисита Хиросе пишет «Русские относились к нам, военнопленным с сочувствием. Это были тяжелые послевоенные годы, но мы верили, что прошедшая война будет последней»[xxviii]. Причины сочувственного отношения к военнопленным были не только в кратковременности советско-японской войны и небольших ее жертвах. Следует вспомнить и об особенностях сибирского характера, готовности скорее простить зло, чем за него наказывать. Пребывание в 40-е годы Иркутской области десятков тысяч японских военнопленных стало страницей ее истории. Молодые, физически здоровые японцы на несколько лет в некоторой степени пополнили трудовые коллективы предприятий промышленности и строительства, сельского хозяйства, заметно поредевшие за годы войны. Сибирский плен японцев – уникальное явление и его уникальность обусловлена самим отношением бывших военнопленных к годам плена, к стране, где им временно пришлось проживать, ее населению, обычаям, культуре. Парадокс заключается в том, что очень многие бывшие военнопленные с изрядной долей ностальгии, а иногда и с умилением вспоминают этот тяжелейший период их жизни. При этом они никак не симпатизировали советской власти, прекрасно знают и о десятках тысяч умерших в сибирских лагерях, помнят нечеловеческие условия труда при 50-градусных морозах в сибирской тайге или на Крайнем Севере, невероятно скудное питание и многое другое. Быть может дело в том, что годы плена пришлись на их молодость, то есть, на лучший период их жизни? По крайней мере, многие японцы именно так объясняют свои чувства. Сравнительно большое количество бывших военнопленных долгое время составляли основу различных обществ дружбы с СССР и Россией открытых во многих городах Японии, в том числе и в г.Канадзаве – побратиме Иркутска, Нэагари – побратиме г.Шелехова, Нанао – побратиме Братска. а во многих случаях были инициаторами создания таких обществ. Во всех своих выступлениях, публикациях они подчеркивали, что всегда отделяли официальную политику советского государства, удерживавшего их в лагерях и отношение обыкновенных русских людей. Лагеря и колонии Иркутской области в конце 1940 – начале 1960-х гг. В послевоенные годы наиболее распространенным видом мест лишения свободы в Иркутской области, как и в стране в целом, являлись лагерные учреждения. Самыми крупными учреждением лагерного типа были исправительно-трудовые лагеря (ИТЛ), представлявшие собой своеобразные лагерные комплексы, на многочисленных лагерных пунктах которых содержались тысячи заключенных. Занимали они обширные территории региона и осуществляли разнообразную производственную деятельность. Так к 28 ноября 1951 г. на 56 лагерных пунктах Ангарский ИТЛ (1947 - 1960) , располагавшихся вдоль железнодорожной магистрали Тайшет – Братск – Лена (в основном на участке Братск – Усть-Кут (ст. Лена) протяженностью более 300 км), содержалось 29 427 заключенных[xxix], которые использовались на железнодорожном и гражданском строительстве, лесозаготовках, обслуживании предприятий местной промышленности. В послевоенный период на территории Иркутской области действовало несколько исправительно-трудовых лагерей: Ангарский ИТЛ, Бодайбинский ИТЛ, Китойский ИТЛ, Тайшетский ИТЛ, Усольский ИТЛ, Усть-Кутский ИТЛ. Кроме того, в 1940 - 1950-х гг. функционировали и специальные лагерные учреждения: особый лагерь «Озерный» и Илимский специальный ИТЛ[xxx]. В районе железной дороги Тайшет-Лена (участок Тайшет – Братск) располагался печально известный своей суровостью среди лагерей сталинской эпохи – особый лагерь № 7 МВД СССР «Озерный» (1948 – 1954). Создание Озерлага (декабрь 1948 года) и других особых лагерей было заранее спланированной акцией МВД в рамках репрессивной политики советского государства, главной задачей которой являлось сосредоточение политических узников в специальных местах заключения, отличавшихся особой суровостью режима от обычных ИТЛ. Как указано в протоколе закрытого собрания первичной парторганизации первого отдела Озерлага от 18 апреля 1951 года, «постановлением правительства[xxxi] в системе МВД СССР организованы особые лагеря для содержания в них осужденных к лишению свободы: шпионов, диверсантов, террористов, троцкистов, правых меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белоэмигрантов, участников других антисоветских организаций и групп и лиц, представляющих опасность по своим антисоветским связям и враждебной деятельности. Для заключенных, содержащихся в особых лагерях, устанавливается строгий режим, обеспечивающий надежную изоляцию и строгую дисциплину. Строгий режим предусматривает: использование заключенных преимущественно на тяжелых физических работах под усиленной охраной; десятичасовой рабочий день и строгие требования к заключенным по выполнению ими установленных норм выработки; усиленный надзор за заключенными в зонах и на производственных объектах; строгое наказание: перевод на штрафной режим, содержание в карцере, лишение на длительное время переписки и другие наказания за отказ от работы, за нарушение лагерного режима и склонность к побегу, за совершение уголовных преступлений» [xxxii]. По свидетельству самих заключенных условия содержания в особых лагерях были крайне тяжелыми. «Мы беспрестанно находились под наблюдением. На ночь бараки запирались, но и днем заключенным не разрешали свободно ходить даже внутри зоны. Заключенные носили особую лагерную форму с номерами на фуфайках и брюках… Строго ограничивалась и контролировалась переписка… разрешали писать домой только два раза в год… Работали в неимоверно трудных условиях, при жестком морозе, без теплой одежды, полуголодные», – вспоминал бывший узник Озерлага И. Бергер[xxxiii]. Другой озерлаговец К. Штайнер вспоминал: «Мы наивно полагали, что спецлагеря были созданы, чтобы облегчить условия содержания политическим, отдалив их от уголовников. В реальности они были организованы, чтобы лучше их терроризировать».[xxxiv] Заключенные жили в атмосфере произвола и злоупотреблений со стороны должностных лиц. Как указывал И. Е. Киричевский, «постоянный голод, тяжелый непосильный труд, плохие условия быта – вот основные причины гибели людей, плюс издевательства, унижения, нередкие побои, не говоря уж о произвольных расстрелах: бывало, что конвоир в оцеплении на трассе посылал заключенного набрать воды или хвороста за линией вешек оцепления и расстреливал его, актируя случившееся как попытку к бегству»[xxxv]. Факты убийства невольников конвоирами всплывали и на страницах делопроизводственной документации Озерного лагеря. Как сообщал начальник лагпункта № 047 4-го лагерного отделения Беккер на собрании партийно-хозяйственного актива Озерлага (23 апреля 1951 г.), «у нас на лагерном пункте был очень неприятный случай: солдат застрелил заключенного. Заключенный по разрешению бойца ушел за дровами для костра, и этот же боец выстрелил в заключенного»[xxxvi]. Некоторые узники не выдерживали тяжелых лагерных условий и нечеловеческого обращения со стороны администрации. Были случаи самоубийства. Факты такого рода выплывали и в партийных документах лагеря. Так в протоколе закрытого партийного собрания первого отдела Озерлага от 18 апреля 1951 г. говорилось о том, что 2 января 1951 года на лагерном пункте № 029 «заключенный Шотиловский, будучи посаженым в карцер, повесился на бинте из марли, которым была забинтована его рука», а 3 января на лагпункте № 022 «пользуясь отсутствием надзирательского состава, заключенный Лю Бо У, раздевшись догола, выбежал из барака, бросился в яму с мусором и покончил жизнь самоубийством»[xxxvii]. Произвол лагерного начальства, плохие бытовые условия, недостаточное питание, тяжелый физический труд порождали социальный протест среди заключенных. Одной из активных форм протеста узников в местах заключения являлись побеги, о которых неоднократно сообщалось официальных лагерных документах. Так в протоколе1-ой партийной конференции Озёрного лагеря (октябрь 1950 г.) содержатся сведения о групповом побеге. «На колонне 04 вследствие ослабления бдительности руководителей колонны, - сообщалось в документе, - невнимательности охраны и надзирательского состава, заключенным представилась возможность в производственной зоне изготовить бомбы, вывести этими бомбами из строя солдат и пяти заключенным совершить побег. Они до сих пор не задержаны».[xxxviii] На побег отваживались немногие, в виду опасности предприятия. Пойманных же заключенных по неписаному закону избивали, иногда до смерти, а изуродованные трупы беглецов бросали у вахты, где они лежали по несколько дней для устрашения других лагерников. Да и местное население враждебно относилось к бежавшим узникам, что также осложняло их путь на волю. Численность узников на протяжении существования Озёрного лагеря колебалась, превышая в начале 1950-х гг. 30 тысяч человек. Так на 18 апреля 1951 г. особлаг № 7 МВД СССР «Озерный» имел в своем составе 55 лагерных пунктов, из них 47 лагпунктов с особым контингентом, где содержалось 33225 человек и 8 лагпунктов с «общелагерным контингентом» заключенных, где содержалось 3685 человек, в том числе 1689 человек расконвоированных[xxxix]. Таким образом, в Озерном особлаге содержались не только узники, осужденные за «контрреволюционные» преступления по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР, но и заключенные, осужденные по обычным уголовным статьям УК, так называемые «бытовики», почти половину которых составляли расконвоированные, часть из них «обслуживала» лагпункты «особого контингента», занимая различные хозяйственные и другие «привилегированные» должности в подразделениях Озерлага (заведующие столовых, кладовщики, каптерщики, шофера, электрики и т.д.). Качественный состав заключенных «особого контингента» менялся в зависимости от политической ситуации в стране. В годы сталинского режима в Озерном особлаге содержались советские военнослужащие, побывавшие в плену; представители первой волны русской эмиграции; лица, обвиненные в сотрудничестве с фашистами в годы войны; участники националистических движений Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, и те, кто сотрудничал с ними или сочувствовал им; деятели оппозиции прежних лет; члены партии, ставшие жертвами террора 1930-х годов; инакомыслящая молодежь и др. Кроме репрессированных соотечественников в послевоенный период в лагере содержались немцы, поляки, венгры, французы, японцы, корейцы и представители других национальностей. В 1940-1950-е гг. принудительный труд применялся на строительстве и обслуживании многих промышленных объектов Иркутской области. Заключенные Китойского ИТЛ (1947 – 1961)[xl], численность которых достигала 58768 человек (на 1.01.1952 г.)[xli], строили нефтехимический завод и другие предприятия г. Ангарска. На работах треста Лензолото были задействованы невольники Бодайбинского ИТЛ (1947 – 1954), в котором, по имеющимся данным, максимально содержалось 7167 чел. (на 24.12.1952 г.)[xlii]. Строительство завода горного оборудования в г. Усолье-Сибирское осуществляли заключенные Усольского ИТЛ (1949 – 1953), количество которых доходило до 1579 человек (на 1.09.1950 г.)[xliii]. Кроме того, на промышленных объектах г. Иркутска и некоторых районов области использовались заключенные небольших исправительно-трудовых учреждений (исправительно-трудовые колонии, отдельные лагерные пункты и лагерные отделения) областного подчинения. К числу крупнейших строительных объектов Иркутской области, на котором широко использовался труд заключенных, относился Западный участок БАМа (Тайшет – Братск – Лена). В разные годы послевоенной пятилетки сооружение этой железной дороги осуществляли различные строительные и лагерные управления: Тайшетстрой, Ангарстрой, Западное управление строительства БАМ, лагерь японских военнопленных № 7, Тайшетлаг, Ангарлаг, Озерлаг. Возведение железнодорожной магистрали велось по облегченной схеме «скоростными» методами, с преобладанием ручного труда заключенных и военнопленных, что естественно сказывалось на качестве выполненных работ. Поэтому, несмотря на то, что к началу 1950-х гг. был уложен главный путь на основных участках трассы: Тайшет – Братск (ноябрь 1947 г.) и Братск – Усть-Кут (ноябрь 1950 г.), принятие магистрали в постоянную эксплуатацию министерством путей сообщения состоялось только в 1958 году[xliv]. О практике строительства железной дороги Тайшет - Лена в тот период, существует множество воспоминаний заключенных Озерлага. По свидетельству известного поэта А. В. Жигулина нормы выработки грунта на человека были заведомо невыполнимые, расчитанные на истощение и гибель. Чтобы сохранить людей и выполнить производственный план бригадиры нередко использовали «туфту».[xlv] Расчищали от снега участки для выемки грунта, снимая верхний слой. Внешне все выглядело нормально. Стояли тачки с глиной наготове. Но в насыпь насыпали не землю, а снег, трамбовали его, валили деревья, клали хвою из крон. Насыпь росла, засыпалась сверху землей на полметра и вновь трамбовалась. Снег, хвоя, деревья и земля смерзались в прочный монолит. Сверху клали рельсы и шпалы. «Туфта» обнаруживалась лишь через восемь - девять месяцев, когда бригада находилась уже на другом участке, в другом месте. Огрехи исправляли досыпкой грунта другие заключенные.[xlvi] Наряду со строительством и обслуживанием железнодорожной магистрали заключенные Ангарлага и Озерлага развивали инфраструктуру придорожных поселков (Вихоревка, Чуна, Анзёби и др.), где строили вокзалы, больницы, столовые, клубы, магазины, жилые дома. В 1950-х гг. труд заключенных Ангарского и Озерного лагерей широко использовался на заготовке и переработке древесины. Так в Чунском и Анзебо-Вихоревском лесных массивах находились основные лесозаготовительные лагпункты Озерлага. Здесь же располагались его лесоперерабатывающие предприятия, в первую очередь Чунский деревообделочный комбинат (ДОК), который не только обеспечивал потребности железной дороги Тайшет – Лена, но и поставлял продукцию (пиломатериалы, стандартные сборные дома) на «великие стройки социализма», в том числе на строительство Сталинградской ГЭС и Главного Туркменского канала. Узники Озерного и Ангарского ИТЛ внесли свою лепту в строительство Братской ГЭС, где в конце 1950 – начале 1960-х гг. очищали ложе будущего водохранилища, прорубали просеки под линии электропередачи. С 1963 г. подобные работы проводились Озерлагом и в районе строительства Усть-Илимской ГЭС. Не без участия заключенных Озерлага и Ангарлага развивался Тайшетский промышленный узел. Ремонтом основного числа механизмов и техники, используемой в районе трассы Тайшет – Лена, занимались заключенные, работавшие в цехах центрального авторемонтного завода г. Тайшета. Потребности железной дороги в шпалах удовлетворял тайшетский шпалопропиточный завод, на котором также применялся принудительный труд. В конце 1950-х невольники Озерного ИТЛ использовались Юртинским специализированным управлением «Индустрой» (пос. Юрты, Тайшетский р-н), а также Иркутским СМУ треста «Гидролизпромстрой», строившим гидролизный завод в пос. Суетиха (ныне г. Бирюсинск, Тайшетский р-н)[xlvii]. Важное значение для развития региона имел Осетровский речной порт в Усть-Куте, ставший главным опорным пунктом для завоза грузов на Север, в отдаленные районы Иркутской области и Якутии. При его сооружении в начале 1950-х гг. применялся труд невольников Ангарского ИТЛ[xlviii]. Таким образом, в 1940 - 1950-х гг. заключенные приняли непосредственное участие в освоении и промышленном развитии Иркутской области. Именно невольники Ангарлага, Китойлага, Озерлага, Услага, Тайшетлага и других мест заключения стали первостроителями многих промышленных объектов региона. Однако вклад заключённых в развитие экономики Иркутской области долгое время не афишировался, наоборот, акцент в промышленном освоении края делался на решающую роль участников «комсомольско-молодёжных строек». Но в отличие от вольнонаёмных рабочих лагерники выполняли самую тяжелую и грязную работу. Только в последнее время некогда секретная информация о строителях из числа заключенных становится достоянием широкой общественности. Изменения, происходившие в стране после смерти И.В. Сталина, затронули и ГУЛАГ. Большое оживление среди заключенных вызвал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии». По данной амнистии из мест заключения освободились, главным образом, лица, отбывавшие срок за должностные, хозяйственные, бытовые, военные и другие уголовные правонарушения, и лишь незначительная часть заключенных осужденных за «контрреволюционные» преступления (со сроком наказания до 5 лет)[xlix], что практически не повлияло на численность узников особых лагерей, в том числе и Озерлага. За вторую половину 1953 года из лагеря было освобождено 839 заключенных, при этом среднегодовая численность узников составляла 31 тысячу человек[l]. В то время существенное сокращение числа заключенных наблюдалось в обычных исправительно-трудовых лагерях. Так если накануне амнистии в Бодайбинском ИТЛ содержалось 6978 узников (на 25.03.1953 г.), в том числе 503 осужденных за «контрреволюционные» преступления, то уже к 1 июля 1953 года в подразделениях лагеря числилось 3063 заключенных, из них 479 «контрреволюционеров»[li]. Среди тех кто вышел в то время на свободу было много уголовников, что привело к ухудшению криминогенной обстановки в регионе, особенно в районах дислокации лагерных учреждений. Например, согласно официальной лагерной документации осложнение ситуации наблюдалось в пределах железной дороги Тайшет – Лена. В протоколе закрытого собрания парторганизации управления Ангарского ИТЛ от 25.09.1953 г. сообщалось, что в поселке Заярск имелись факты насилия «бандитских элементов» над гражданским населением, которые нередко сопровождались тяжелыми увечьями и даже убийствами. Похожая ситуация была и в других населенных пунктах, а также на железнодорожном транспорте. При этом, как указывалось в документе, местные силовые структуры не принимали активных действий по пресечению подобных преступлений[lii]. Разочарование мартовской амнистией, распаленное последующим расстрелом Берии Л.П., которого многие заключенные по праву считали одним из главных виновников их злоключений, и отсутствием каких-либо послаблений в режиме особого содержания, повлекло за собой стихийные волнения невольников в особлагах в 1953 – 1954 гг. Массовые выступления заключенных в особых лагерях показали, что сталинская лагерная система изжила себя и требовала скорейшего реформирования. В начале апреля 1954 года вышел приказ МВД СССР № 00190, по которому в особлагах, в том числе и Озерном, устанавливался режим содержания, предусмотренный для исправительно-трудовых лагерей[liii]. В соответствии с данным распоряжением в Озерлаге были ликвидированы некоторые отличительные черты особого режима (сняли номера с одежды, перестали запирать на ночь бараки, убрали с окон решетки, ввели оплату труда, разрешили свободную переписку с родственниками и т.д.). В связи с отдельными уступками заключенным, облегчением условий содержания и режима особые лагеря потеряли свою специфику и впоследствии были преобразованы в исправительно-трудовые лагеря. В апреле 1954 года особлаг № 7 МВД СССР «Озерный» был переименован в Озерный ИТЛ[liv]. Перемены в режиме содержания политзаключенных сопровождались усилением их идеологической обработки. Выступая на 4-й партконференции Озерлага (26 - 27 апреля 1954 г.), начальник политотдела лагеря Цариков И.И., считавший, что прежде идеологический прессинг был недостаточным, сообщал: «Существовало ошибочное мнение, что, поскольку в особых лагерях содержатся люди, осужденные за политические преступления, незачем даже пытаться воздействовать на их идеологию… Понятно, что ни о каком политическом и культурном воспитании при таком положении дел не могло быть и речи, наоборот, получала простор антисоветская агитация, так как она не встречала никакого идеологического противодействия»[lv]. В целях устранения данного «упущения» в лагерных учреждениях Иркутской области была развернута «политико-воспитательная работа» среди «государственных преступников» с применением разнообразных форм и методов идеологической обработки. В лагерных подразделениях стали проводиться лекции, беседы, доклады на общественно-политические темы. В идеологическом ключе развернули работу лагерные библиотеки, клубы, кинопрокатные и радиоузлы. Особая роль отводилась «самодеятельным общественным объединениям» заключенных - советам актива, с различными секциями, советам коллектива, товарищеским судам. Активисты этих «объединений», поддерживая контакты с администрацией, доносили на нарушителей режима: предупреждали о готовящихся побегах, выявляли и преследовали инакомыслящих. К средине 1950-х гг. в рамках дальнейшего реформирования ГУЛАГа происходит существенное сокращение численности узников в исправительно-трудовых лагерях Иркутской области. Широкое распространение в то время получила инициированная «сверху» кампания по пересмотру дел заключенных на основании жалоб и заявлений последних. В то время жалобы и заявления направлялись как за пределы лагерного учреждения (о пересмотре дела, сокращении срока наказания, помиловании, не направлении в ссылку после освобождения и т.д.), так имели и внутрилагерное хождение, т.е. посылались в соответствующие подразделения лагеря (о зачетах рабочих дней, вещевом довольствии, зарплате, розыске личных денег и т.п.). Так в спецотдел Озерного ИТЛ только за 2-ое полугодие 1954 г. поступило 11080 жалоб и заявлений, по которым судебными органами и комиссиями было освобождено 1041 человек. Всего же за этот период из лагеря освободилось 2430 человек.

[lvi] Некоторые заключенные выходили в то время на свободу по правительственным указам о досрочном освобождении. Так к середине декабря 1954 г. по указу «О досрочном освобождении заключенных, совершивших преступления в несовершеннолетнем возрасте» от 24.04.1954 г. из Озерлага освободилось 396 человек, по указу «Об условно-досрочном освобождении заключенных, отбывших