Автор: Дамешек Лев Михайлович 

  Режим мест заключения играл особую роль в исполнении наказания. Правовое положение каторжников в местах отбывания наказания регулировалось соответствующими законодательными актами самодержавия, важнейшими из которых были Устав о ссыльных (редакции 1822, 1890 и 1906 гг.), Устав о содержании под стражей, Положение о полицейском надзоре и Общая тюремная инструкция. Следует, однако, учитывать, что на протяжении всего периода существовании каторги в качестве дополнения к выше названным нормативным документам правительством были изданы различные инструкции и циркуляры, которые, подчас, существенно корректировали правовое положение арестантов. Типичным примером такого рода подзаконных актов были циркуляры Главного тюремного управления, разъясняющие правила работы тюремной администрации[1].

  Кроме этого, в каждой каторжной тюрьме тюремная администрация нередко устанавливала свои порядки, которые в немалой степени влияли на условия содержания заключенных. Следует также учитывать, что каторжный режим в основных местах отбывания этого наказания на протяжении всего изучаемого периода не оставался неизменным. Несомненное влияние на него оказывали и определенные местные условия. К примеру, в Забайкалье механизм Нерчинской каторги был приспособлен, прежде всего к выполнению горно-хозяйственных функций. Каторжане-уголовники в первой половине XIX века жили довольно свободно и находились лишь под присмотром. Как правило, в тюрьму заключались только лица, совершившие побеги. В тоже время условия отбывания каторги на Александровском винокуренном заводе Иркутской губернии были несравненно более жесткими. Что же касается отбывания каторги «государственными преступниками» - декабристами, то в данном случае правительством была разработана совершенно иная система, которая неоднократно анализировались исследователями. На наш взгляд, наиболее обстоятельную историко-юридическую трактовку этого вопроса дал С.В. Кодан[2].На режим отбывания каторги несомненное влияние оказывал и общий политический климат в стране. В связи с усилением оппозиционного движения в империи, начиная с 50-х годов XIX века, правительство предпринимает комплекс мер по более жесткой регламентации условий отбывания каторги.

В соответствии с Уставом о содержании под стражей (ст. 407) и Уставом о ссыльных (ст. 84 редакции 1909 г.), все каторжане подлежали делению на три разряда. К первому были отнесены бессрочные каторжане, которых следовало содержать в «ручных и ножных оковах» (ст. 94). Не являлись исключением и женщины, осужденные по первому разряду. Единственным отличием для женщин-каторжанок были более легкие ножные и ручные оковы. «Женщины, осужденные к каторжным работам без срока, также содержатся в оковах ножных и ручных, но менее тяжелых», - говорилось в ст. 94 Устава о ссыльных. Каторжан второго и третьего разряда предписывалось содержать лишь в ножных кандалах. Снятие последних разрешалось только во время «производства работ», «тяжких и изнурительных болезнях», но и то «по усмотрению и с разрешения…тюремного начальства» (ст. 95).

Для всех категорий каторжан срок отбывания каторги делился на три части: испытуемый, исправляющийся и льготный. Устав о ссыльных устанавливал сроки испытания в зависимости от разряда каторжанина. Так, например, срок испытания для бессрочных каторжников исчислялся в 8 лет; для лиц, осужденных на срок свыше 20 лет, испытательный срок ограничивался пятью годами. Более дробной была градация испытательного срока для каторжан второго разряда. Для осужденных на срок от 15 до 20 лет испытательный срок устанавливался в 4 года, осужденных на срок от 12 до 15 лет – 2 года и на срок от 8 до 10 лет – 1,5 года. Для каторжан третьего разряда градация испытательного срока была следующей: у осужденных на срок от 6 до 8 лет – 1,5 года, на срок от 4 до 6 лет – 1 год. После истечения испытательного срока каторжанин переводился в разряд исправляющихся. Это давало ему возможность жить вне тюрьмы и вступать в брак. (Ст. 90 Устава 1909 г.).

Царское законодательство жестко регламентировало и остальные стороны каторжного быта. Статья 85 Устава о ссыльных 1909 г. устанавливала порядок распределения каторжан по камерам в местах отбывания наказания в соответствии с полом, возрастом, правами состояния и тяжестью преступления. «При размещении каторжных, - говорилось в ней, - местные начальства должны наблюдать, чтобы, сверх разделения на мужскую и женскую половины, каторжные по возможности разделялись еще и по степеням присужденного им наказания…». Устав о ссыльных предусматривал отдельное от общей массы заключенных содержание лиц привилегированных сословий. Однако, это требование закона соблюдалось далеко не всегда в силу элементарной нехватки тюремных помещений. По этой же причине невозможно было обеспечить отдельное содержание малолетних осужденных и рецидивистов. Подтверждение вышесказанному находим в записках чиновника особых поручений Министерства юстиции Д.А. Дриля. Этот высокопоставленный служащий в 1896 г. лично посетил ряд каторжных тюрем Азиатской части империи и оставил об этом интересные зарисовки, касающиеся тюремного распорядка, порядка содержания каторжников, организации работ и питания, порядка распределения по камерам. Последние, по описанию Дриля, мало соответствовали правительственным распоряжениям.

Основной причиной такого положения, по мнению чиновника, была нехватка мест в каторжных тюрьмах. Поэтому ни о каком раздельном содержании не могло быть и речи. «Распределение арестантов по камерам» осуществлялось по «чисто внешним, случайным признакам», - замечает Дриль. Сапожники селились с сапожниками, портные с портными и т.д. Вполне естественно, что «это разнообразное население камеры» не только постоянно общалось, контактировало друг с другом, но и оказывало взаимное влияние «друг на друга»[3]. Имели место случаи, когда в камерах вместе с матерями содержались и их малолетние дети. Это особенно было характерно для уголовников. Если политические заключенные, как правило, занимались только самообслуживанием, то женщины, осужденные за уголовные преступления, «целый день выполняли тюремные уроки, вязали варежки и шили рубахи на мужские тюрьмы, сучили пряжу на казну, выполняли работы за оградой тюрьмы, стряпали на всю тюрьму и т.д.». Дети у них рождались «как грибы, и матери, зачастую, не знали кто их отцы». Эти «несчастные дети рано узнавали изнанку жизни»[4].

Обычно прием вновь прибывшей партии каторжан начинался с распределения заключенных в специальные камеры для выдерживания карантина и осмотра врачом. Обязательной была процедура мытья в бане. Необходимость соблюдения подобных санитарных требований предусматривалась инструкциями Главного тюремного управления и местной администрации. Только после этого тюремная администрация приступала к сортировке и распределению осужденных по камерам.

Основным документом осужденного в период отбывания им каторжного наказания в соответствии с 37 ст. Устава о ссыльных становился статейный список. Впервые составление подобных списков было предусмотрено авторами реформы сибирской ссылки М.М. Сперанским и Г.С. Батеньковым еще в 1822 г. Все последующие нормативные акты, регламентирующие вопросы отбывания каторжного наказания, подтверждали это требование[5]. Именно поэтому статейные списки сохранились на протяжении всего исследуемого периода[6] и являются важным источником по истории сибирской ссылки.

В соответствии с требованиями, документ содержал сведения о возрасте, причине, форме и месте отбывания наказания, сословной принадлежности арестанта, вероисповедании. Последнее не являлось простой формальностью. В связи с усилением оппозиционного движения в империи во второй половине XIX в. среди его участников нередко встречаются лица отнюдь не славянского происхождения и не православного вероисповедания. Именно поэтому в вопросах религиозных Устав стоял на позициях веротерпимости. В соответствии с циркулярами Главного тюремного управления православные заключенные были обязаны посещать тюремные церкви и содержаться отдельно от заключенных других вероисповеданий[7]. Местному тюремному начальству предписывалось «принимать возможные по местным обстоятельства меры» для отправления последними своих религиозных потребностей (ст. 86). Для приготовления к исповеди, Устав о ссыльных предусматривал возможность освобождения каторжан от работы на срок до трех дней (ст. 86).

Во второй половине XIX века в составлении статейных списков произошли некоторые изменения. Технический прогресс позволил помещать в статейные списки фотографию осужденного. Последнему обстоятельству Главное тюремное управление придавало особенное значение. По мнению статс-секретаря Каханова, нечеткое словесное описание внешности преступника в статейных списках «облегчало возможность побегов». Именно поэтому Главное тюремное управление не только рекомендовало производить «сличение натуральных примет с приметами, обозначенными в статейных списках», но и дополнять последние «фотографическими карточками»[8]. Это требование повторялось неоднократно[9]. Расширение социального состава участников революционного движения, вовлечение в его ряды представителей национальных окраин (поляков, грузин и др.) повлекли за собой необходимость внесения в указанные документы сведений о родном языке, месте, форме и степени преступления, приговоре суда[10].

При каждой каторжной тюрьме на всех заключенных заводилось личное дело, которое включало в себя специальную книгу сроков отбывания наказания и все необходимые сведения об арестанте. Из личных вещей заключенным разрешалось иметь только обручальное кольцо и предметы религиозного культа (образок, нательный крест для православных и католиков и т. д.)[11].

Как уже отмечалось, правовое положение каторжников в период отбывания наказания определялось инструкциями центральных учреждений и ведомств империи, а подчас и личными указаниями монарха, как это было в случае с декабристами. На основе этих нормативных документов начальники каторжных тюрем разрабатывали собственные инструкции. Одним из наиболее значимых документов такого роды был распорядок дня арестанта, установленный «Общей тюремной инструкцией»[12]. В соответствии с требованиями инструкции, день арестанта начинался в 6 часов утра с поверки по камерам. После этого следовал утренний туалет, а затем «поочередно небольшими партиями» заключенных выпускали «в отхожие места». Утренний чай с ржаным хлебом пили в 8 часов утра, после чего каторжан уводили на работу. Свободные от работы возвращались в камеры и до утренней прогулки занимались своими делами. Расписание прогулок составлялось непосредственно тюремной администрацией с таким расчетом, чтобы все заключенные могли пользоваться ими ежедневно в пределах от 10 минут до получаса. Последнее требование соблюдалось далеко не всегда. В Горном Зерентуе, к примеру, имели место случаи, когда заключенные выходили на прогулу один-два раза в неделю на 10-15 минут[13]. Обед начинался в 12 часов, ужин – в 6 часов вечера, затем следовала уборка камер, после которой непосредственно в камеры приносили кипяток. По окончанию вечерней поверки и предусматриваемого инструкциями ежедневного обыска, в 9 часов арестанты ложились спать. «Общая тюремная инструкция» на сон отводила арестантам от 7 до 8 часов в сутки[14].

Состояние медицинского обслуживания каторжников в Восточной Сибири, как и в империи в целом, было явно неудовлетворительное. Это было связано с переполнением тюрем, плохим их обустройством, низкокалорийным питанием, плохим состоянием системы медицинского обслуживания осужденных, нехваткой денежных средств. Например, в Зерентуйской тюрьме больные отправлялись в лазарет только по вторникам, четвергам и субботам. Как правило, в тюремных лазаретах не хватало медицинского персонала и элементарных медикаментов. В 80-х годах XIX века на всю территорию Нерчинской каторги, разбросанной на сотни километров, по штатному расписанию полагался лишь один врач. Дабы скрыть вопиющие недостатки по медицинской части, тюремная администрация нередко пыталась фальсифицировать истинное положение дел. Так в 1864 г. местное начальство Нерчинской каторги в официальном отчете сообщало, что только для политических заключенных в лазаретах подготовлено 120 мест. Однако проверка этой информации медицинскими чиновниками выявила совершенно иную картину – в тюремных лазаретах вместо 120 можно было разместить лишь 20 человек.

Нехватка мест в тюремных лазаретах приводила к тому, что нередко больные заключенные подолгу находились в общих камерах со здоровыми людьми. Подобная порочная практика приводила к распространению в тюрьмах простудных и инфекционных заболеваний: катару дыхательных путей, воспалению легких, туберкулезу и др. Условия каторги особенно тяжело сказывались на здоровье женщин. Из 32 политических каторжанок, содержащихся на Нерчинской каторге в 1880-х гг., 6 человек погибли от чахотки, 3 страдали психическим расстройством, 4 женщины покончили жизнь самоубийством. В Мальцевской женской тюрьме имел место «случай, когда целая камера болела инфлюенцией абсолютно без какой-либо медицинской помощи». О крайне низком состоянии медицинского обслуживания заключенных-женщин свидетельствуют такие факты, что местный «ротный» врач «при выдергивании зуба» одной из заключенных «вырвал часть десны», а другую «залечил от ревматизма», выписывая ей лекарства такими дозами, что она после приема этих снадобий «впадала в обморочное состояние»[15].

Приведенные факты не означают, что государство полностью сняло с себя заботу о здоровье каторжников. Опубликованные и архивные источники доносят до нас сведения о распоряжениях Главного тюремного управления, иных ведомств, направленных на соблюдение требований санитарии и гигиены в местах отбывания наказания. Например, 2 мая 1880 г. Главное тюремное управление империи разослало циркуляр губернаторам, в котором обращало внимание последних на порочную практику пересылки больных арестантов из одной тюрьмы в другую, что зачастую приводило к гибели людей. В этом же документе чиновникам тюремной администрации указывалось на недопустимость совместного содержания больных и здоровых арестантов[16].

Подобные документы, имеющие рекомендательный характер, не были редкостью. Особенно отчетливо это проявилось в 1910 г., когда обеспокоенное распространением туберкулеза в местах лишения свободы, тюремное ведомство высказало пожелание, не отправлять осужденных на этапы при температуре 18 градусов ниже нуля. Будучи хорошо осведомленным о неудовлетворительном состоянии карцеров, главное тюремное начальство советовало помещать туда арестантов с крайней осторожностью и с разрешения врача[17]. В Восточной Сибири в организации медицинского обслуживания от тюрем Нерчинской каторги выгодно отличался Александровский централ. В конце 1880-х – начале 90-х гг. недалеко от главного тюремного здания была построена больница, специально предназначенная для обслуживания больных арестантов Александровского каторжного централа, Александровской пересыльной тюрьмы, охранной и конвойных команд этих тюрем. К 1909 г. там был создан целый больничный городок, состоящий из 7 бараков, рассчитанных на 130 коек. Тюремные больницы представляли собой добротные одноэтажные строения с печным отоплением. В темное время суток помещения изнутри освещались керосиновыми лампами. Кроме того, в больничный комплекс Александровского централа входили аптека и родильный дом, услугами которого бесплатно пользовались члены семей арестантов и конвойных команд. Каждое здание тюремной больницы имело определенное предназначение. Два барака предназначались для содержания арестантов мужчин, один – для арестантов-женщин. Конвойные чины военных команд содержались в бараке № 3, душевнобольные – в бараке № 4, страдающие туберкулезом – в бараке № 7. Не случайно на прибывавших в Сибирь ревизоров Министерства юстиции и Главного тюремного управления Александровский централ производил «чрезвычайно благоприятное впечатление»[18].

Организация тюремного быта и здоровье каторжников были одними из наиболее острых проблем, требующих постоянного внимания начальства, а зачастую и принятия неотложных мер. При этом важная роль в обеспечении здоровья осужденных принадлежала организации питания.

На протяжении первой половины XIX столетия центральными ведомствами империи организация питания каторжников никак не регламентировалась и была полностью отдана на усмотрение местных властей. Подобный подход объясняется общей правительственной политикой, направленной на жесткую экономию бюджетных средств, выделяемых на содержание арестантов империи в целом. Со второй половины столетия, в связи с увеличением числа осужденных, появляются первые правительственные циркуляры, устанавливающие нормы и правила организации питания каторжников. Следует отметить, что бюджетные ассигнования, выделяемые на эти цели, не оставались неизменными. Планируя расходы на питание, тюремное ведомство империи даже пыталось учитывать инфляцию[19]. Наблюдение за динамикой денежных сумм, выделяемых на содержание каторжников, приводит к курьезным выводам. Парадоксально, но факт, что в связи с началом тюремной реформы расходы на питание были уменьшены на 11, а на изготовление одежды – на 12 процентов.

В первое пореформенное десятилетие, в 60-70-е гг. в месяц на одного заключенного полагалось 1 пуд и 32 фунта ржаной муки (примерно 29 кг.), 7 фунтов гречневой или ячменной крупы (2,8 кг), соль и немного сливочного масла[20]. В июле 1871 г. правительство утвердило Положение о провиантском снабжении войск, которое распространялось и на каторжников. Отныне одному каторжнику полагалось в день 928 граммов муки, 68 граммов крупы и 171 грамм мяса. На приобретение приварочных продуктов – капуста, соль и т.д. - из казны на каждого заключенного выделалась сумма из расчета 3 руб. 5 коп. в день[21].

В 1880-е годы, как уже отмечалось, бюджетные расходы на питание каторжников были сокращены. По вновь установленным правительственным нормам на одного заключенного полагалось в год 20 пудов яичной крупы (около 20 кг. в месяц), по 1 пуду крупы ячменной или гречневой (1,3 кг. в день), 3 пуда мяса в год (4 кг. в месяц), и 3 рубля на остальные[22] продуты. Чай и сахар каторжникам не полагались. В соответствии с действующими тюремными инструкциями заключенные могли улучшить свое питание за счет средств, присылаемых из дома. Такие средства поступали на счет тюремной администрации и по желанию арестантов в тюремной лавке на них можно было купить «молоко, масло, белый хлеб, колбасу, сахар, рыбу, махорку, бумагу папиросную и писчую, карандаши и тетрадки»[23]. В летнее время в качестве дополнения к тюремному рациону служили овощи, выращиваемые заключенными на подсобных участках. Как правило, такие небольшие огородики располагались недалеко от тюремных помещений и служили не только источником дополнительного питания, но и местом отдыха заключенных. Кроме того, при условии примерного поведения разрешались съестные посылки от родственников.

В начале ХХ века новыми нормативными документами: 

«Уставом о содержании под стражей» 1908 г и циркуляром Главного тюремного управления 1912 г. были установлены новые суточными нормы питания арестантов. Вводится специальная «пищевая табель», единая для всех арестантов и рассчитанная на основе требований содержания белков, жиров и углеводов. Согласно «табели», горячая пища полагалась каторжникам два раза в день – в обед и вечером. Обед, как правило, состоял из овощной похлебки, ужин – из гречневой или овощной каши. Заключенные, находившиеся на работах, получали усиленное питание. Представление о нормах усиленного и обычного питание, выделяемых в день на одного заключенного, дают следующие цифры: обыкновенный паек - мяса 170, 64 гр., хлеба ржаного – 1023 гр., крупы гречневой – 25, 6 гр., пшеничной муки – 8,5 гр. Усиленный паек предусматривал выделение в день: мяса – 409 гр., хлеба ржаного – 1636 гр., крупы гречневой – 64 грамма[24].

Все продукты в каторжные тюрьмы Восточной Сибири поставлялись подрядчиками. Обычно торги на поставки проводились Иркутским губернским и Забайкальским областным правлениями. После окончания торгов с их победителями заключались контракты. В Забайкальской области среди наиболее активных поставщиков следует отметить купцов Разгильдеева, Лопатина и др. Александровский централ Иркутской губернии продуктами снабжали торговые дома купцов И.М. Горбунова, П.И. Гусева, К.М. Вимсона[25].Это, однако, не означало решение всех проблем, связанных с организацией питания каторжников. Сами каторжане в своих воспоминаниях не раз отмечали низкое качество тюремной пищи. Заключенные Мальцевской женской тюрьмы Ф. Разивиловская и Л Орестова прямо пишут, что питались они «скверно», а тюремная пища «была по-настоящему несвежей, невкусной и несытной». Несмотря на определенные нормы питания, «фактически…кроме ржаного хлеба казенная порция к обеду сводилась к щам из гнилой капусты с микроскопическим кусочком супного мяса, большей частью с душком. На ужин была гречневая кашица, скорее похожая на густой суп, а в холодном виде - на кисель». В постные дни, которыми в женской тюрьме были среда и пятница, заключенным «полагалось на обед гороховый суп или постная рыбная баланда из кеты, в которой плавали какие-то рыбные кости и жабры». Здесь уместно отметить, что Главное тюремное управление традиционно требовало соблюдения постных дней при организации питания в тюрьмах империи. Участник «Южно-русского рабочего союза» П. Иванов, отбывавший наказание в Алгачинской каторжной тюрьме, в одном их писем на волю так охарактеризовал этот обычай: «По средам и пятницам тяжело на душе и легко на брюхе, ибо бывает постная отвратительная баланда…с гнилой картошкой». Низкое качество приготовления пищи для заключенных отмечали и тюремные врачи. Народник М. Богданович, сосланный в 1879 г. на Кару, в своих воспоминаниях приводит следующий случай: «В то время в карийских тюрьмах свирепствовала цинга. Местный врач Сергеевский, в целях пресечения болезни, потребовал от администрации, чтобы соленое мясо было заменено свежим. Как раз тогда же на Каре получился новый транспорт соленого мяса 2000 пудов. Д-р Сергеевский, убедившись, что мясо полугнилое, отказался принять его. Несколько часов спустя было получено телеграфное предписание немедленно принять тухлое мясо, причем д-р Сергеевский получил строгий выговор. Оказалось, что одним из поставщиков этого транспорта мяса был сам губернатор» Забайкальской области Ильяшевич.

Уже упоминавшийся нами чиновник особых поручений при Министерстве юстиции Д.А. Дриль во время своего обозрения каторжных тюрем Сахалина и Сибири охарактеризовал питание заключенных как 

«недостаточное и неудовлетворительное», а на кухне одной из 

тюрем им была обнаружена испорченная солонина, приготовленная для раздачи арестантам. Лично сняв пробу с приготовленного варева, Дриль убедился «в дурных качествах» пищи. Подобное явление высокопоставленный ревизор объяснил коррупционными связями тюремной администрации и поставщиков мяса, в результате чего «испорченные и негодные продукты поступали на тюремные склады, а из них в пищу арестантам». Разумеется, имело место и элементарное воровство, которым особенно «грешили» уголовники, допущенные к кухне. При организации питания каторжников главное тюремное управление требовало «не принуждать арестантов-иноверцев к нарушению их верования» и не заставлять «их употреблять общую с православными пищу». В тюрьмах, где находились такие заключенные, полагалось «устроить для них особый в кухнях очаг», а приготовление пищи поручить «на избираемых из их же среды людей»[26].

Одежда и нательное белье каторжникам приобретались в тюремных мастерских за счет заработной платы арестантов и должны были прослужить определенный срок. Те виды одежды, например, зимние полушубки, которые 

невозможно было изготовить хозяйственным способом, заказывались в специальных мастерских и на их закупку объявлялись торги. Последние обычно проводились не позже 1 октября предшествующего закупке года. В то же время главное тюремное ведомство в своих инструкциях неоднократно отмечало, что такой способ заготовки одежды весьма невыгоден для казны «вследствие высоких цен, выпрашиваемых на торгах подрядчиками», и рекомендовало тюремному начальству «обращаться к заготовлению арестантской одежды и обуви хозяйственным способом»[27]. Одежда и обувь должны были прослужить 

определенный срок. Например, в соответствии с инструкциями, верхняя мужская рубашка, выполненная из рубашечного холста, должна была прослужить 180 суток, полотенце и портянки – 120. Срок носкости всех видов мужских сапог определялся в один год. Однако, как правило, требования тюремной администрации не учитывали условия работ каторжников, именно поэтому одежда и обувь изнашивались гораздо быстрее. По признанию Иркутской губернской администрации, бродней хватало на два, иногда на два с половиной месяца, очень быстро изнашивались верхние рубахи[28].

Эта же статья определяла и порядок участия каторжан в обязательных работах. Последние с «давнего времени» считались «как наукою, так и практикой одним из существеннейших условий тюремного заключения». В циркуляре от 25 апреля 1886 г. министр внутренних дел Д. Толстой подчеркивал «обязательность труда», который ни в коей мере не может быть поставлен в зависимость от желаний или нежеланий каторжника. «Занятие работами входит в состав тюремной дисциплины», - подчеркивал министр[29]. Характерно, что осужденных по первому разряду следовало использовать на самых тяжелых работах.

В целом, тюремный быт отличался однообразием, что тяжело сказывалось на психическом состоянии заключенных. Когда «жизнь каждого протекала на виду у всех и всех – на виду у каждого», то «приходилось дисциплинировать себя, поступаясь личными удобствами и интересами в пользу общих». Не всем это удавалось. Длительное совместное проживание в одной камере подчас не только с разными, но и диаметрально противоположными людьми, неспособными к проживанию в общежитии, приводило ни только к бытовым конфликтам, но и усилению политических разногласий. Последнее переносилось особенно тяжело. Во время политических дискуссий «вопросы ставились остро и обнажено. Доходили до крайности… при этом усиленно развивалась критика всех и вся, и всё измерялось с абсолютной точки зрения». Плохо помогала в таких случаях и революционная бравада, особенно свойственная молодыми социалистам-революционерам, рассматривавшим каторжные работы как истинное испытание убеждений и выдержки[30].

Инструкции Главного тюремного управления предписывали политических каторжан и уголовников размещать по камерам отдельно друг от друга. Однако это требование соблюдалось не всегда. В каторжных тюрьмах Восточной Сибири имели место случаи, когда в силу нехватки тюремных помещения уголовники и политические вынуждены были проживать совместно в одной камере. В таких случаях оби категории осужденных весьма неохотно контактировали друг с другом. На «политиков» уголовники смотрели «враждебно», нередко «даже задирали». Подобное совместное расселение особенно тяжело переносили женщины. Не случайно психические расстройства были весьма распространенной формой заболевания особенно у политических каторжников. Поэтому многие заключенные выход из создавшейся ситуации искали в уединении, работе на уже упоминавшихся огородах и «вольной команде»[31].

Однако и в этой серой повседневности у заключенных бывали приятные моменты. К числу тюремных радостей относилось мытье в бане, переписка и свидание с родными. В рассматриваемый 

период бани были сооружены во всех каторжных тюрьмах. Санитарными нормами предусматривалось мытье в бане и смена белья один раз в неделю. Однако, поскольку банные помещения были, как правило, небольшими, мытье арестантов зачастую растягивалось на несколько дней. Но и на эту, несомненно, приятную и полезную процедуру, тюремный быт зачастую накладывал свой отпечаток. В Горном Зерентуе, например, ощущался сильный «недостаток воды в бане», которая к тому же топилась «через неопределенные периоды». Если в бане «удавалось набрать шайку горячей воды, то не заставали холодной». «Не лучше было, когда удавалось набрать холодной и остаться без горячей», - вспоминал И. Стародубцев, отбывавший там каторгу в 1915 г.

Устав о ссыльных разрешал каторжникам вступать в брачно-семейные отношения. Однако в данном случае надлежало руководствоваться правилами разделения каторжников на разряды. «Ссыльнокаторжные, мужчины и женщины, первого разряда через три года, второго разряда через два года, а третьего через один год после поступления в отряд исправляющихся, могут вступать в брак» - говорилось в 182 ст. Устава. Однако законодатель четко регламентировал социальную сторону семейной жизни осужденных «молодоженов». Браки разрешались только между каторжниками, или лицами, «лишенными всех прав состояния» (ст. 182).

Письма для отправления родным принимались тюремной 

администрацией по субботам, а встречи с родственниками разрешались только по воскресным дням. Переписка с родными в соответствии с циркулярами Главного тюремного управления ставилась в зависимость от поведения заключенных. При хорошем поведении заключенные могли писать два письма в месяц. Для этого в камерах разрешалось иметь чернила, карандаши и бумагу. Все письма перед отправкой в предварительном порядке просматривались тюремной администрацией. Циркуляры Главного тюремного управления регламентировали и подачу прошений, на составление которых отводилось определенное время[32].

Нормативные документы: Устав содержания под стражей, циркуляры Главного тюремного управления др. – разрешали заключенным в свободное от работы время читать книги и журналы, а начальник Главного тюремного управления А.П. Соломон при посещении тюрем Нерчинской каторги рекомендовал даже обучать грамоте каторжников[33]. Здесь уместно отметить, что первые тюремные школы грамотности и библиотеки возникли еще в период пребывания на каторге декабристов. Однако, в первой половине XIX века единого административно-правового акта, регламентирующего круг чтения каторжников, не существовало. Лишь во второй половине столетия в связи с увеличением числа «политических преступников» в каторжных тюрьмах Восточной Сибири правительство приняло ряд инструкций по этому вопросу. Согласно требованиям Устава содержания под стражей, арестантам разрешалось чтение духовных, нравоучительных и исторических книг. Чтение же газет и иных периодических изданий разрешалось 

только лицам, «исключительно ссылаемым в порядке административном»[34].

Режим мест заключения на протяжении всего исследуемого периода не оставался неизменным. На степень его жесткости несомненное влияние оказывала общеполитическая ситуация, складывающаяся в империи в конкретный отрезок времени, а также субъективные взгляды и пристрастия начальников каторжных тюрем. Последнее обстоятельство отмечено не случайно. Центральные органы государства – Министерства юстиции и внутренних дел, Департамент полиции, Главное тюремное управление принимали нормативные документы, регламентирующие правовой режим каторги в целом. Однако решение значительного круга вопросов, связанных с реализацией этих правовых норм в условиях конкретной каторжной тюрьмы, в значительной степени зависело от местной губернской гражданской и тюремной администрации. Хорошо известно, какую роль играл генерал-губернатор Восточной Сибири в организации надзора за ссыльными декабристами. В то же время исследователи справедливо обращают внимание на ту, несомненно, позитивную роль, которая выпала на долю 

С.Р. Лепарского по организации повседневного быта декабристов в условиях пребывания их на Нерчинской каторге.

[1] Типичным примером такого рода документов являются инструкции медицинским чинам и служителям больницы Александровской центральной каторжной тюрьмы Иркутской губернии. См.: ГАИО. Ф. 25. Оп 6. Д. 4731.

[2] Кодан С.В. Сибирская ссылка декабристов. (Историко-юридическое исследование). 

- Иркутск, 1983.

[3] Дриль Д.А. Ссылка и каторга в России. Из личных наблюдений во время поездки в Приамурский край и Сибирь. - СПб., 1898. - С. 13.

[4] Ф. Радзивиловская и Л. Орестова. Мальцевская женская каторга 1907-1911 гг. // Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Книга 57-58. - М., 1929. - С. 134-135.

[5] ПСЗ-1. № 29125, 29128; Россия. Главное тюремное управление. Сборник циркуляров, изданных по главному тюремному управлению в 1879-1910 гг. Ч.1, 2. - СПб., 1911.

[6] Кудрявцев Ф.А. Участники народных движений первой половины 19 в. на каторге. //Ссыльные революционеры в Сибири (19 в. - февраль 1917 г.). Иркутск, 1974. - С.10; 

Хизиахметов Э.Ш. Массовые источники по истории сибирской политической ссылки 1905-1917 гг. //Политическая ссылка в Сибири. 19 - начала 20 вв. Историография и источники. – Новосибирск, 1985. - С. 153; Сборник циркуляров… Циркуляр от 20 декабря 1879 г. № 5145.

[7] ГАИО. Ф. 25. Оп. 6. к. 502. Д. 2960. С. 12.

[8] Сборник циркуляров … Циркуляры от 8 октября 1880 г. № 459; 24 июня 1887 г. № 12 и др.

[9] Там же. Циркуляр от 17 октября 1886 г. № 1199.

[10] Хазиахметов Э.Ш. Указ соч. - С. 153.

[11] Сборник циркуляров… Циркуляр от 9 декабря 1881 г. № 1371.

[12] Общая тюремная инструкция. - СПб., 1912.

[13] Там же. Ст. 149. И. Страдубцев. Горный Зерентуй последних лет //Нерчинская каторга. Сборник Нерчинского землячества. - М., 1933. - С. 176.

[14] Там же. Ст. 156.

[15] Мошкина З.В. Нерчинская политическая каторга. Вторая половина XIX в. – Чита, 1998. 

- С. 33-35; Ф. Радзивиловская и Л. Орестова. Мальцевская женская каторга 1907-1911 гг. // Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Книга 57-58. - М., 1929. - С. 122.

[16] Обзор Иркутской губернии за 1886 г. – Иркутск, 1887. - С. 33.

[17] Сборник циркуляров, изданных по главному тюремному управлению в 1879-1910 гг. Ч. 2. - СПб., 1911.

[18] Быкова Н.Н. История возникновения Александровской каторги и строительства 

тюремного комплекса. //Сибирская ссылка. Сборник научных статей. – Иркутск, 2000. Вып. 13. - С. 194; Извлечение из отчета чиновника особых поручений при Министерстве юстиции, магистра уголовного права Д.А. Дриля по командировке в 1898 году. //Каторга и ссылка на остров Сахалин, в Приамурский край и в Сибирь. - СПб., 1898. - С. 23.

[19] Сборник циркуляров… Циркуляр от 15 декабря 1880 г. № 10887.

[20] Мошкина З.В. Указ соч. - С. 36.

[21] Лучинский Н. Тюрьма в России по последним официальным данным. //Тюремный вестник. - 1906. - № 4. - С. 280-283.

[22] Мошкина З.В. Указ соч. - С. 36-37.

[23] ГАИО. ф. р. 1406, оп. 3, д. 214. л. 154.

[24] Арестантские работы в Иркутской губернии в 1911 г. //Тюремный вестник. - 1912. - № 3. - С. 6.

[25] ГАИО, ф. 25, оп. 6. К. 577. д. 4543. л. 178.; Ф. 226, оп.1. д.297. л. 25-44.

[26] Сборник циркуляров… Циркуляр от 20 августа 1882 г. № 183.

[27] Там же… Циркуляр от12 февраля 1882 г № 228; от 6 июня 1885 г. № 13; от 16 сентября 1885 г. № 17 и др.

[28] Чуйко В. Год в Акатуе. (Из воспоминаний карийца). //Нерчинская каторга. Сборник Нерчинского землячества. - М., 1933. - С. 107. Левченко Н. Побег с Кары. (С примечанием М. Черкасского и послесловием Н. Фроленко). //Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. - М., 1927. - С. 56.; Ивановская П. Письма о прошлом. //Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги… - С. 143; Богданович Ф. После побега. //Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги... - С.75; Радзивиловская Ф., Орестова Л. Мальцевская женская каторга 1907-1911 гг. 

//Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Книга 57-58. - М., 1929. - С. 119; Извлечение из отчета чиновника особых поручений при Министерстве юстиции, Магистра уголовного права Д.А. Дриля по командировке в 1896 году. //Каторга и ссылка на 

остров Сахалин, в Приамурский края и в Сибирь. - СПб., 1898. - С. 1; Сборник циркуляров… Циркуляр от 21 сентября 1886 г. № 16. Каторжные работы в Иркутской губернии в 1911 г. //Тюремный вестник. - 1912. - № 3. - С. 6.

[29] Сборник циркуляров… Циркуляр от 25 апреля 1886 г. № 13.

[30] Левченко Н. Побег с Кары. (С примечанием М. Черкасского и послесловием Н. Фроленко). //Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. - М., 1927. - С. 56.; Радзивиловская Ф., Орестова Л. Мальцевская женская каторга… - С. 129 - 130. Чернов В.М.Записки. - С. 219.

[31] Об этом свидетельствуют многочисленные воспоминания каторжан различных лет и политических направлений. См., например: Дейч Л. Политические каторжане, бывшие на Каре. //Приложение к книге Дейч Л. Шестнадцать лет в Сибири. - М., 1924. - С. 320-340; Прибылев А.В. Записки народовольца. - М., 1930. - С. 180; Кара и другие тюрьмы Нерчинской каторги. - М., 1927; Нерчинская каторга. - М., 1933; На женской каторге. - М., 1930.

[32] Сборник циркуляров, изданных по главному тюремному управлению в 1870-1910 гг. Ч. 2.СПб., 1911. Циркуляр от 29 октября 1896 г. № 20; от 31 марта 1882 г. № 6225.

[33] Там же. Циркуляр от 16 июля 1908 г. № 52.

[34] Сборник циркуляров… Ч. 1. 1879-1895 гг. СПб., 1911. Циркуляр от 24 ноября 1882 г. № 32.