| Главная » Статьи » Дореволюционный период |
Киренская политическая ссылка
23.12.2010 Царская политическая ссылка в Киренский уезд Иркутской губернии имеет более чем вековую историю. По ее количественным и социальным показателям можно судить о масштабах и партийном составе леворадикального движения в стране в XIX–XX вв. Дворяне, разночинцы, польские повстанцы, рабочие, ремесленники, студенты и крестьяне десятками, а то и сотнями ссылались в уезд, прошли здесь суровую школу «тюрьмы без решеток». При этом главным испытанием для них был не полицейский надзор – что может сделать единственный становой пристав, призванный наблюдать за «преступниками» на территории в сотни таежных верст, а суровый климат, бытовая неустроенность, оторванность от России, отсутствие средств к существованию. Вырванные из привычной среды, часто разлученные со своими семьями, эти люди более всего тяготились вынужденным общением с местными жителями, находя сибирского крестьянина «прижимистым», «скаредным», беззастенчиво эксплуатирующим почти даровой труд ссыльных. Впрочем, отношения с местными жителями всегда зависели от материального благосостояния ссыльного: наличие денежных средств позволяло ему обособиться от местного общества, давало материальную и нравственную независимость, позволяло заниматься литературой, наукой, благотворительностью. И наоборот: безденежье заставляло наниматься к крестьянину в батраки, браться за любую работу. Так на деле в далекой Сибири проверялись теории социального равенства. Начало политической ссылки в Киренский уезд по праву связывают с именем А.Н. Радищева. Опальный писатель провел в Илимске более пяти лет – с января 1792 г. по февраль 1797 г.1. Местные жители вряд ли знали о причинах его ссылки. А если и знали, то наверняка не понимали, как за «какую-то» книгу можно сослать в Сибирь. Такое непонимание со стороны сибиряков отчетливо осознавал и сам Радищев: «Проживая в огромных сибирских лесах, среди диких зверей и племен, часто отличающихся от них лишь членораздельной речью, силу которой они даже не в состоянии оценить, – писал бывший управляющий Петербургской таможней графу А.Р. Воронцову 14 февраля 1792 г. – я думаю, что и сам превращусь, в конце концов, в счастливого человека по Руссо и начну ходить на четвереньках»2. Благодаря дружбе с А.Р. Воронцовым А.Н. Радищев не испытывал в Илимске материальных трудностей. Уже летом 1792 г. он начинает строительство восьмикомнатного дома в самом центре города, обзаводится хозяйством, выписывает из России необходимые книги и инструменты. Впоследствии он оборудует горн и делает на нем пробы со «слюдою и глиною», заводит парники со слюдяными рамами, удачно врачует жителей. Проходит время, но отношение А.Н. Радищева к местному обществу едва ли меняется. Он не может найти общего языка с чиновниками, большинство из которых продолжало считать его высланным к ним «за взятки», испытывает «притеснения» от исправника и уездного стряпчего, пытается искать защиты у генерал-губернатора и даже отправляет с этой целью в Иркутск свою гражданскую супругу Е.В. Рубановскую. «Грубыми людишками», «отбросами общества» называет чиновников Радищев в письме к Воронцову3. Столь же критично высказывается писатель и о сибирском крестьянине. «Местный житель, – подмечает он, – любит лукавить и обманывает сколько может даже в тех случаях, когда правильно понятая выгода заставила бы его предпочесть честное отношение»4. Испытывая непонимание со стороны окружающего его общества, А.Н. Радищев много и упорно работает. В Илимске он пишет экономические и историко-философские трактаты – «Письмо о китайском торге», «О человеке, о его смертности и бессмертии», а также впоследствии утерянные «Сокращенное повествование о приобретении Сибири» и поэму «Ермак». Однако обращение к науке не спасает от духовного одиночества ссылки. В июне 1795 г. Радищев напишет Воронцову: «Чем старше я становлюсь, тем более чувствую, что человек есть существо общественное и созданное чтобы жить в обществе себе подобных»5. Трудно сказать, каким бы образом сложилась дальнейшая судьба А. Н. Радищева в Илимске, однако смерть Екатерины II освободила его из ссылки, и 20 февраля 1797 г., распродав или раздав свои вещи, «в три часа дня при стечении почти всех жителей», как об этом пишет П.С. Богословский, – автор знаменитого «Путешествия...» покинул Илимск6. Нелишне будет отметить, что и после отъезда А.Н. Радищева контингент местных чиновников судебного ведомства мало изменился к лучшему. Вот как писал, например, П. Собокарев о Киренском уездном суде состава 1800 г. «Судьей был надворный советник Дышерман, происхождения шведского, из оберофицерских детей; заседателями состояли: городовой секретарь Игумнов, из подъяческих детей, о котором в формуляре его сказано, что за пьянство, леность и неповиновение сужден был и выдержан на хлебе и воде один месяц, и коллежской регистратор Косолапов, из воспитанников Императорской академии художеств...»7. Не миновали Киренского уезда и декабристы. В различные годы здесь были А.В. Веденяпин, В.М. Голицын, Н.А. Загорецкий, Н.Ф. Заикин, М.А. Назимов. По-разному сложились их судьбы. Однако можно с уверенностью сказать, что тяготы Киренской ссылки напрямую зависели от социального положения и материального благосостояния осужденных. Объединенные стремлением изменить государственный порядок, декабристы различались не только идейными и программными «воззрениями», но и были людьми различного сословного происхождения и материального положения. Богатые и титулованные, имевшие свои состояния и крепостных, и в Сибири могли рассчитывать на относительно сносное существование. Бедные и безродные, жившие до ссылки лишь военной или чиновничьей службой, испытывали здесь подлинные нравственные и физические страдания. Пример тому – судьба А.В. Веденяпина. А.В. Веденяпин был поселен в Киренске в конце 1826 г. Сын небогатого, обремененного семьей майора, за которым вместе с братом числилось всего лишь 20 душ крестьян8, Веденяпин вынужден был жить в Сибири на одно пособие – около 300 руб. в год. Нищета и полуголодное существование заставили декабриста заниматься несвойственным для него и непривычным трудом – земледелием. Он имел 15 десятин пахотной земли, скот, нехитрый сельскохозяйственный инвентарь. Однако суровый климат края, отсутствие опыта и навыков тяжелого крестьянского труда, делали его усилия практически тщетными. Сохранившаяся до наших дней записка Веденяпина об опытных посевах ячменя как нельзя лучше свидетельствует о трудностях, с которыми сталкивался ссыльный. 20 мая 1828 г., следует из записки, Веденяпиным были «положены в грядку 1,5 золотника гималайского ячменя». Однако 5 июня при сильном утреннике первые всходы «позябли и поэтому 22-го августа было снято только 14 колосьев». Следующая холодная весна 1829 г. заставила декабриста отложить посев до 1 июня, что также негативно сказалось на урожае: полученные в этот год 343 колоса погибли «при первом морозе 9 сентября». То же повторилось и в 1830, 1831–1834 гг.9. Денежную помощь от родственников А.В. Веденяпин не получал, разрешения на неоднократные просьбы заняться какими-либо лесными или рудными промыслами от местных властей не поступало, прошение об определении в действующую армию рядовым на Кавказ также было отклонено. Декабрист был сломлен. «За проступок невольный, – писал он, – для меня потеряно имя, связи родства, счастье жизни, наконец, самое здоровье». «У ног Ваших молюсь, – обращался Веденяпин к генерал-губернатору, – снимите мои цепи или определите смерть за желание снять их...». Многочисленные прошения А.В. Веденяпина были все-таки услышаны: в конце 1830-х гг. он получил место писца в Киренском земском суде, а в 1840 г. был переведен на службу в Иркутский военный госпиталь, где, прослужив до 1844 г., получал мизерное жалование в 12 руб. ассигнациями в месяц10. Иначе сложилась ссыльная жизнь декабриста князя В.М. Голицына. Его семья отправила вслед за ним в Сибирь «верного дядьку» Василия Лазова с тремя крепостными «для заботы о здоровье и облегчении участи» сына. Регулярно поступала в Киренск и денежная помощь. «Несмотря на письмо, которое вы написали губернатору, – читаем в обращении В.М. Голицына к матери, – несмотря на то, что я получил только 3200 руб. вместо 4000, в продолжении этих двух лет... я вынужден лишать себя очень многого и платить вдвое дороже за вещи, которые мог бы иметь дешевле и лучшего качества. Только сегодня я получил ружье. ...Из 50 пудов муки доставлено мне только 25...»11. После неудачного «хождения в народ» уезд стали «заселять» и народники. С 1883 г. в Киренске, например, находилась под надзором Е.Н. Фигнер, сестра известной революционерки12. В деревне Жданово Петропавловской волости отбывал наказание видный член Варшавского революционного кружка С.А. Лянды. Здесь же была поселена Ф.Н. Левандовская, осужденная в 1879 г. Одесским военно-окружным судом за подготовку покушения на Александра II и пропаганду среди матросов. С 1880 г. они жили в Киренске, здесь вступили в брак (явление для ссылки практически типичное), активно сотрудничали с известной иркутской газетой «Восточное обозрение»13. Любопытную зарисовку о состоянии тюремной части в Киренском уезде в этот период можно найти у В. Птицына. Зимой 1883 г. этот чиновник проехал от Иркутска до Чечуйского, что составило более тысячи верст, и осмотрел «по долгу службы» на этом пути места тюремного заключения. «Все тюрьмы, – пишет автор, – кроме Иркутской – деревянные. В г. Верхоленске и Киренске они обнесены частоколом, в прочих местах – это обыкновенные крестьянские избы. При каждой есть сторож, он же смотритель, он же истопник»14. На рубеже двух столетий в уезде стали появляться первые социал-демократы и социалисты-революционеры. В списке политических ссыльных Иркутской губернии на 1 января 1901 г., хранящемся в ГАИО, упомянуты 133 фамилии. В Киренском уезде из этого общего количества размещалось 78 человек. Самые известные – Л.Д. Бронштейн и А.Л. Соколовская, прибывшие в село Усть-Кутское 2 августа 1900 г.15. Для Л.Д. Троцкого двухгодичная ссылка стала важнейшим периодом жизни – именно здесь он приходит к осознанию роли интеллигенции в рабочем движении, много работает над проблемами современной революционной борьбы. «Я жил меж лесов и рек, почти не замечая их. Книги и личные отношения, – напишет он позже, – поглощали меня. Я изучал Маркса, сгоняя тараканов с его страниц»16. Материальная нужда и духовная потребность поделиться с кем-то своими мыслями и чувствами заставляют Троцкого писать в «Восточное обозрение». Под псевдонимом «Антид Ото» («противоядие») он пишет на самые различные злободневные темы – о призыве жителей села Усть-Кутского на военную службу, о изъянах народного просвещения в уезде, о плохой работе служащих почтового ведомства. Пробует себя Лев Давидович и в качестве литературного критика: на страницах газеты он публикует статьи о творчестве А. Герцена и Г. Ибсена, М. Горького и Д. Писарева, Н. Гоголя и Н. Добролюбова17. В феврале 1901 г. Троцкий и Соколовская переезжают в село Нижне-Илимское. Им разрешается официальная «двухмесячная отлучка для родов». Здесь же Троцкому удается найти первую постоянную работу – должность конторщика у купца А.Я. Черных. Торговым служащим, впрочем, будущий «вождь революции» оказался нерадивым: записав один фунт краски как пуд и послав в отдаленную лавку «чудовищный» счет, он вынужден был через полтора месяца взять расчет, а попросту – был уволен18. Революция 1905 г. коренным образом изменила количественный и социальный состав политической ссылки – на смену народнической интеллигенции и недоучившимся студентам–разночинцам пришла «масса» – рабочие, ремесленники, крестьяне. Начался последний – так называемый пролетарский период царской ссылки. Первая партия «новых» «политиков» поступила в Киренский уезд в начале лета 1908 г. Она уже насчитывала 90 человек. В конце августа того же года прибыла вторая партия – еще 127 осужденных. Третья партия отправилась из Иркутска осенью, но с окончанием навигации на Лене была задержана в пути, размещена на зиму в селах Верхоленского уезда и добралась до Киренска лишь весной 1909 г. 19. Ссыльные продолжали поступать в Киренский уезд четыре года подряд – всего 11 партий общей численностью почти 800 человек. Такой массовый наплыв ссыльных резко изменил социальную и демографическую ситуацию в районе. В Киренске, Усть-Кутском, Нижне-Илимске, Витиме осужденным катастрофически не хватало рабочих мест, а в отдельных деревнях по Лене их количество сравнялось или превысило число местных жителей. На 1 января 1913 г. в уезде числилось уже 1113 человек – самое большое количество ссыльных по Иркутской губернии (для сравнения: Верхоленский уезд – 415, Балаганский – 257, Нижнеудинский – 177)20. Потребность в куске хлеба заставляла политических браться за любую работу. Большая часть из них зимой перебивалась поденным заработком у крестьян, летом составляла бригады пильщиков дров, заготовителей рыбы или орехов. Хорошо известны в литературе примеры объединения политссыльных в артели грузчиков. Например, самая крупная витимская артель насчитывала в 1909–1912 гг. до 100 политссыльных. Многолюдными были артели в Жигалово (до 70 человек), Киренске, Усть-Куте, Качуге. Тяжелый ручной труд грузчика оценивался сравнительно высоко: за сезон ссыльный мог заработать 200–250 руб. и «тянуть» их затем весь год. Общий заработок в артели всегда делился поровну. Условия работы грузчика, как вспоминает Л. Амброзевич, были невероятно тяжелы и отличались примитивным характером. Рабочий день продолжался 12–13 часов с двухчасовым перерывом на обед. Грузчики двигались «конвейером». После 10–15 «ходок» с парохода на пристань и далее в склад – непродолжительный перерыв, «закурка», затем опять погрузка. Несмотря на кажущуюся простоту такой работы, люди непривычные к ней, падали от усталости, их освобождали от «очереди», давали несколько лишних минут отдыха21. Незначительная часть ссыльных занималась учительством. Как вспоминает Е. Бабакина, «учителя оплачивались по пастушечьей системе – 1 рубль с ученика в месяц и подворная кормежка по очереди у родителей ученика». При этом программы или «плана» занятий никто, естественно, не спрашивал. Родители учеников просили: «Учи всему, что сама знаешь» 22. Ссыльные 1908–1917 гг. играли в жизни уезда и значительную политическую роль. Они были инициаторами, руководителями и активными участниками всех без исключения социальных протестов, демонстраций и митингов. Приведем лишь несколько примеров, взятых из донесений местных чинов полиции и из газетных хроник. 8 ноября 1910 г. служащие конторы пароходства Громовой и торговых заведений Киренска под руководством ссыльных М.Л. Галат, А.В. Клещева и В.М. Клипова невыходом на рабочие места «почтили память» Л.Н. Толстого. «В начале 1911 г. в селе Нижне-Илимском ссыльнопоселенец Наум Глауберзон с целью распространения передал учителю Черепанову один номер газеты «Правда». «11 февраля 1913 г. в г. Киренске происходили похороны умершего в больнице политического ссыльнопоселенца Гербовского. В похоронной процессии приняло участие до 200 ссыльных. Процессия шла от больницы до кладбища мимо полицейского управления с пением революционных песен. На кладбище же ссыльными Караваевым и Шульцем произносились противоправительственные речи» 23. Активно боролись ссыльные и за свои экономические права. Они участвовали во всех забастовках местных рабочих и служащих. Например: апрель 1912 г. – пристани Глотовой, Громовой, Кушнарева, магазины Киренска охватил политический протест против Ленского расстрела, руководители – ссыльные М.И. Бублеев, П.Н. Караваев, С.Ф. Корочкин, К.В. Николаев; 1 мая 1913 г. – Усть-Кутский солеваренный завод, около 20 политических не вышли на рабочие места в честь дня международной солидарности, руководители – А. А. Мельников, И. И. Линде, Д. М. Эльбаум; начало 1917 г. – пристань Глотовой в Киренске, забастовка 18 политссыльных под руководством Гржегорского, Козьмина, Цибульникова24. Перед Первой мировой войной в Киренске у политических ссыльных существовало два объединяющих центра. Роль первого играла так называемая общественная столовая, второго – дом, в котором проживала Е.К. Брешко-Брешковская. «Общественная столовая» прежде всего играла сугубо экономическую роль. Она объединяла неимущих ссыльных и помогала им не умереть от голода. Каждый ссыльный вносил в ее кассу 1% своего месячного заработка, неработающие освобождались от взносов. Столовая держала профессионального повара и специальных работников. При ней были открыты пекарня и магазин с достаточно низкими ценами. Местные полицейские чины закрывали глаза на существование столовой, прекрасно понимая, что измученные нуждой люди – фактор социальной опасности в регионе. «Каждый бывший киренчанин, – писал С. Корочкин в 1927 г., – с удовольствием вспомнит свою столовку в небольшом флигельке, приютившемся во дворе сзади высокого домища какого-то киренского домовладельца» 25. Очень скоро столовая переросла свое первоначальное предназначение и превратилась в своего рода клуб, объединяющий более 200 политссыльных Киренска. Тут можно было встретить практически всех осужденных революционеров, получить подробную информацию о каждом из них, обменяться новостями. Нередко столовая превращалась и в дискуссионный клуб: социал-демократы и социалисты спорили о «движущих силах» и перспективах революции. Именно здесь разрабатывались планы коллективных акций протеста. Е.К. Брешко-Брешковская, «бабушка русской революции», как ее почтительно называли соратники по ПСР, находилась на поселении в Киренске с 1910 г. Это была ее далеко не первая ссылка – за плечами 70-летней революционерки была Карийская каторга, поселение в Баргузине в 1879 г., жизнь в Селенгинске и Иркутске. Как пишет А. Пругавин, в Киренске Брешковская поселилась в «ветхой и холодной хибарке, вросшей в землю». Только после настоятельных просьб товарищей она сменила жилье и «перешла» в «поместительную и просторную» избу. Страдая болезнью ног, она посещала местную больницу, завела собственную ванну для принятия лечебных грязей. Жила одна, без прислуги, пользуясь лишь услугами бывшего солдата Платона Вишнякова26. «Была бы я совсем довольна, – писала Е.К. Брешковская в одном из своих писем в Россию, – если бы могла иметь возле себя милое женское лицо и доброе сердце. Ванна ли, постель ли, напоить, накормить, пошить, покроить – все она голубушка может, а у меня такой голубушки нет и не от куда ее здесь взять. Правда, многие здесь помнят обо мне, стараются услужить, делают приношения, но это все носит случайный характер…»27. Участвовала ли Брешковская, находясь в Киренске, в оппозиционном движении? Сведений в ГАИО об этом нет, однако известно, что ее квартира здесь быстро стала своеобразным общественным центром: каждый ссыльный, разделявший идеологию эсеровского движения, считал своим долгом «засвидетельствовать свое почтение пред бабушкой», был у нее, например, и А.Ф. Керенский следовавший в 1912 г. на прииски «Лензото». Есть свидетельства участия Е.К. Брешковской в этот период в создании «Сибирской автономной группы партии социалистов-революционеров» и «боевого летучего отряда», а также организации покушения на начальника Горно-Зерентуйской тюрьмы Высоцкого28. Из Киренска Брешковская ведет и оживленную переписку с товарищами за границей. В 705 фонде ГАИО нами обнаружены три тома, озаглавленных «Предварительное следствие судебного следователя Иркутского окружного суда М.М. Стразова по делу об устройстве побега ссыльнопоселенки Брешко-Брешковской. 10.01.-26.10.1914 г.». Материалы томов уникальны и содержат несколько атографов Брешковской. В основном, это прошения и расписки, написанные в разное время, по которым, помимо прочего, видно, как менялся почерк Екатерины Константиновны - от почти калиграфического в молодые годы до с трудом читаемого, неровного в старости. Второй том фонда имеет и ценный фотографический материал. Это карточка самой Брешковской, сделанная в 1913 г. в Иркутской тюрьме после провала ее побега из Киренска. В отличие от уже известных и неоднократно публиковавшихся ранее снимков, где она вольно или невольно снята «в образе» символа русской революции, на этом снимке мы видим старого человека, подавленного досадной неудачей, когда лишь случайная встреча уже недалеко от города с Иркутским уездным начальником И.С. Харченко, знавшем ее в лицо, сорвала тщательно подготовленный побег, привела к длительному тюремному заключению, а затем к ссылке в Якутск. На обороте карточки надпись: «Назвавшаяся крестьянкой Козаковой при задержании на Якутском тракте». Ниже – автограф Брешковской, удостоверявшей следователя, что это именно ее снимок. В этом же томе хранятся фотографические карточки организаторов побега, а также снимки дома в Киренске, где квартировала Брешковская. Здесь хорошо видна и сторожевая будка для стражников, дежуривших круглосуточно и заносивших в специальный журнал приметы всех посетителей. И в бытовом смысле ссыльный заметно отличался от местного жителя, выступал носителем другой, в основном городской, культуры. Приязнь к нему киренчан начала ХХ века хорошо отражена в народном творчестве, например, в частушке того периода: «Я по улице иду на щепку наступаю, Я политика люблю – Мужа забываю», – пели киренчанки накануне Первой мировой войны. Мужская часть Киренска, судя по частушке, относилась к высланным революционерам нередко ревниво: «Научились наши девки Узки юбочки носить, Научились наши девки С польтиканами крутить». Часть частушек отражала бесправное состояние ссыльных, их зависимость от прихоти местных властей. В них без труда можно заметить симпатии сибиряков к невольным поселенцам: «Ох, ох, не дай бог С политиком знаться, Арестуют – увезут – Трудно расставаться»29. Как видим, политическая ссылка играла в жизни Киренского уезда свою самостоятельную социально-экономическую роль. Это характерно не только для Киренска. Политические ссыльные были заметной силой в общественной, культурной жизни губернии, участвовали в научных экспедициях, прокладывали шоссейные и железные дороги, работали в горнодобывающей и перерабатывающей промышленности, учили детей и взрослых, корреспондировали в сибирские газеты. История политической ссылки органично переплетена с историей сибирского региона и не только в «царское», но и «советское время». Примечания: 1. Татаринцев А.Г. Радищев в Сибири. М., 1977. С. 199. 2. Радищев А.Н. Сочинения / Вступ. статья, сост. и коммент. В. Западова. М., 1988. С. 576. 3. Татаринцев А.Г. Указ. соч. С. 202–204. 4. Радищев А.Н. Указ. соч. С. 580. 5. Татаринцев А. Г. Указ. соч. С. 207. 6. Богословский П.С. Радищев в Сибири // Сибирские огни. 1926. № 3. С. 112–124. 7. Собокарев П. Из архива Киренского уездного суда за 1800 год // Сибирский архив. 1915. № 11. С. 536. 8. Дербина В. Декабрист А. Веденяпин в Сибири // Сибирь и декабристы: Статьи, материалы, неизданные письма, библиография. Иркутск, 1925. С. 47. 9. Веденяпин А. Записка об опытных посевах гималайского ячменя // Декабристы. Ред. Н.П. Чулкова. М., 1938. С. 87. 10. Дербина В. Указ. соч. С. 55, 60. 11. Ляхов В.А., Коча Л.А. Декабристы-ярославцы. Ярославль, 1975. С. 82. 12. Сушкин Г. Киренская ссылка // Сибирская советская энциклопедия. М., 1932. Т. 2. С. 670. 13. Деятели революционного движения в России: Библиографический словарь. М., 1931. Т. 5: Социал-демократы. 1880–1904. Вып. 1. А–Б. С. 750, 832. 14. Птицын В. Тюрьмы Приленского края (путевые наброски) // Северный вестник. 1889. № 12. С. 85–101. 15. ГАИО. Ф. 91. Оп. 2. Д. 1511. Лл. 9–39. 16. Троцкий Л.Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1991. С. 131. 17. Восточное обозрение. 1901. № 10, 12, 17, 19, 61 и др. 18. Троцкий Л.Д. Указ. соч. С. 132. 19. А.В.П.[Пешехонов] На очередные темы: Очерки политической ссылки // Русское богатство. 1912. № 7. С. 44–45. 20. ГАИО. Ф. 25. Оп. 28. Д. 292. Л. 122. 21. Амброзевич Л. Ссыльные грузчики на Лене // Иркутская ссылка. М., 1934. С. 89–102. 22. Бабакина Е. Орленга // Иркутская ссылка. С. 58–65. 23. Сибирь. 1910. 31 дек.; ГАИО, ф. 245, оп. 3, д. 95, л. 35; ф. 600, оп. 1, д. 711, л. 27. 24. Караваев П.Н. В дооктябрьские годы. М., 1948. С. 129; ГАРФ, ф. 533, оп. 1, д. 311, л. 14; ЦХИДНИ ИО, ф. 148, оп. 1, д. 140, л. 257. 25. Корочкин С. История одной столовки // Сибирская ссылка. М., 1927. Сб. 1. С. 164. 26. Пругавин А. «Бабушка» в ссылке // Вестн. Европы. 1912. № 11. С. 309. 27. Там же. С. 310. 28. ГАРФ. Ф. 102. Д. 106. Л. 2. | |
| Просмотров: 2064 | Комментарии: 41 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 24 | 1 2 3 » | ||||||||||
| |||||||||||
| 1-10 11-20 21-24 | |||||||||||
