| Главная » Статьи » Историография |
«Чудовищная» и «либеральная»: иностранные журналисты о сибирской политической ссылке конца XIX в.
| 16.03.2009 Автор: Иванов Александр Александрович Зарубежных исследователи-современники испытывали стойкий интерес к проблемам политической ссылки и каторги в Сибирь. Это было вызвано повышенным вниманием западного мира к революционным событиям в России в целом, ролью и значением империи в международных отношениях того периода. Существовавшая с 30-х г. XIX в. российская политическая эмиграция, герценовский «Колокол», а позднее издательская деятельность «Народной воли», «Свободной России», «Пролетариата», наконец, «Искры», осуществлявшаяся за границей, способствовали формированию в западном обществе постоянного внимания к русским «нигилистам», ведущим «неравную борьбу» с российским государством. Именно стремлением западного мира получить из России и Сибири наиболее правдивую и достоверную информацию, в основном, и продиктован стойкий интерес иностранцев к «ссыльной теме»1. В настоящей статье рассмотрим работы лишь двух исследователей, изучавших ссыльную систему Сибири в конце XIX в. и составивших о ней практически противоположные мнения. Видное место в зарубежной историографии политической ссылки в Сибирь принадлежит, безусловно, работам Дж. Кеннана «Сибирь и ссылка (Очерки из жизни политических ссыльных)» и «Жизнь политических арестантов в русских тюрьмах»2. Их основой послужили путевые очерки, написанные Кеннаном по поручению американского журнала «Century Magazine» в результате путешествия через Сибирь в 1885–1886 гг. Интересно то, что именно американский журнал был инициатором выбора темы очерков. Путешествуя через Сибирь, можно было без труда найти массу других достойных тем, связанных с богатой природой, трудностями освоения территории, особенностями жизни аборигенного населения обширного региона. Однако журнал определил изначально Кеннану достаточно узкую и специфическую тему — рассказать о сибирской каторге и ссылке, сделав упор на ее политическую часть. Объяснение столь необычного для популярного журнала интереса находим в безымянном введении к русскому изданию 1906 г. Оказывается, «русская ссылка постоянно возбуждала глубокий интерес в Западной Европе и Америке. Случайно доходившие из Сибири вести создавали целые легенды о положении политических ссыльных, о русских нигилистах и вообще обо всей русской карательной системе»3. Авторы введения здесь же обосновывают и необходимость командирования в Сибирь своего, американского, корреспондента — официальные отчеты русского правительства не пользуются у них достаточным доверием «по понятному желанию по возможности смягчить отрицательные стороны ссылки». Проведя в путешествии через Сибирь практически год, Дж. Кеннан в 1891 г. в Лондоне опубликовал свои очерки под названием «Siberia and the Exile System». Как видим, название книги гораздо шире поставленной журналом задачи, что может быть объяснимо, помимо прочего, и недобросовестностью русского перевода. Здесь же в Лондоне в этом же году было опубликовано впервые и русское издание. На качество отечественных переводных изданий книги Кеннана указывал журнал «Былое». Автор статьи, подписавшийся «А. Б.», в частности, обращал внимание на то, что книга в переводе «господина Кашинцева» занимает 286 страниц, тогда как в подлиннике их около тысячи. Купюры здесь сделаны целыми главами, а редакция перевода «довольно непринужденная». Другое издание, например, «господина Пирожкова», вообще представляет перевод с немецкого и поражает обилием неточностей4. В России работа Кеннана впервые была опубликована отдельной книгой в 1906 г., т. е. через 15 лет после английского издания. Это стало возможным только после демократизации страны, начатой революцией 1905 г. Вместе с тем, некоторые извлечения из книги Дж. Кеннана распространялись в империи задолго до официального издания и были известны как в Европейской России, так и в некоторых колониях политических ссыльных в Сибири. Переиздания книги Дж. Кеннана в России до 1917 г. неизменно вызывали живые отклики в прессе. Как правило, все они, независимо от политических пристрастий авторов, не только положительные, но, порой, просто хвалебные. Например, вот, что писал «Ник. Ам.» в журнале «Былое»: «Историк революционного движения в России с благодарностью вспоминает имя Дж. Кеннана, блестящая и правдивая книга которого произвела в начале 90-х гг. потрясающее впечатление во всем культурном мире. Официальная ложь о всеобщем благополучии в России получила тогда первый резкий удар...»5. Высокую оценку книга Дж. Кеннана получила у Г. В. Плеханова, Ф. Энгельса, М. Твена, В. Г. Короленко, С. М. Степняка-Кравчинского. Существует стойкий интерес к исследованиям американского журналиста и в наше время. Свидетельство тому — переиздание его работы "Русско-балтийским информационным центром БЛИЦ" в 1999 г. Пожалуй, это самое полное издание "Сибири и ссылки" Дж. Кеннана за более чем вековую историю жизни книги, и на наш взгляд, наиболее удачное: двухтомник снабжен обстоятельнейшей вступительной статьей Е.И. Меламеда, давно и плодотворно исследующего творческий путь американского журналиста, содержит интереснейшие и содержательные комментарии редакторского коллектива6. Дж. Кеннан за девять месяцев путешествия преодолел на лошадях 13 000 верст. Необходимо отметить, что пускаясь в путь, американский корреспондент был отрицательно настроен к политическим ссыльным или, как он их называет, «русским нигилистам». Однако уже первые встречи с осужденными и высланными административно заставили его пересмотреть свое враждебное к ним отношение. Наибольшее, по всей видимости, впечатление произвел на путешественника разговор в Семипалатинске с ссыльным Павловским. Выросший в демократической стране, Дж. Кеннан с удивлением узнал, что программные требования «нигилистов» заключают в себе ничто иное, как хорошо знакомую ему республиканскую форму существования государства. «Я уверен, — говорит Павловский, — что всякий сложит оружие, как только в России будет введен конституционный образ правления, свобода слова и печати, прекратятся произвольные аресты и ссылки»7. Уже после нескольких бесед автор приходит к наиболее «крамольному» из всех сделанных в книге заключений: «Подобные люди не только не грубые фанатики, но и не «безграмотные сапожники». Если такие люди живут в ссылке …вместо того, чтобы на службе приносить пользу своему государству, то — позор для такого государства!»8. Так же как к ссыльным нигилистам, изменяет свое отношение Дж. Кеннан и к самому институту политической каторги и ссылки. Интересно отметить, что в начале путешествия автор однозначно отрицательно высказывается лишь против административной высылки, а не ссылки как таковой. Он считает, что именно административные высылки в условиях «русского самовластия» и чиновничьего произвола наносят наибольший вред обществу. В административную ссылку при этом попадают и по легкомыслию, и по пустяковым фактам, и по лживым доносам, и, наконец, просто ошибочно. Открыто автор критикует и чинов полиции в Сибири, коим в обязанности вменен гласный и негласный надзор за политическими ссыльными. Он называет их «грубыми людьми, часто с преступным прошлым. Множество из них обыкновенные преступники. И подобному сброду вверяют честь, здоровье и жизнь многих интеллигентных ссыльных!» — с возмущением пишет он9. Какой же выход видит Кеннан? Казалось, он должен встать на сторону тех, кто выступает за полную отмену ссылки. Однако этого не происходит. Его взгляд на эту проблему в начале путешествия не такой однозначный. «Единственным средством положить конец подобным порядкам, — считает он, — должно быть изъятие из ведомства безответственной полиции расследования дел по политическим преступлениям и передача их судам, с представлением обвиняемым права защиты на суде»10. Значит, Дж. Кеннан в начале своего путешествия через Сибирь не выступает принципиальным противником политической каторги и ссылки вообще, протестуя лишь против административной высылки. Да это и понятно: воспитанный в демократической стране, он и представить себе не может, что государство способно обойтись без хорошо организованного охранительного и карательного института. Отношение к судебной политической ссылке в Сибирь у автора заметно меняется только после Томска. Здесь Дж. Кеннан приходит к еще более революционному выводу: «…во всем цивилизованном мире нет ничего подобного тому бедствию и ужасу, которое является результатом ссылки в Сибирь. В известном отношении виновата, без сомнения, небрежность, бессердечность и взяточничество чиновников, но весь ужас есть следствие всей жестокой системы, которая должна быть всецело упразднена»11. Итак, институт политической каторги и ссылки, по мысли Дж. Кеннана, должен быть упразднен. Какую же альтернативу предлагает автор? По его мнению, нуждам охраны государства и общества от уголовных и политических преступников могло соответствовать только «срочное или пожизненное заключение в тюрьмах Европейской России»12. К сожалению, Дж. Кеннан не раскрывает внутреннюю логику этого вывода и нам остается только предполагать, когда и под чьим влиянием принял автор столь неординарное решение. Вполне возможно, оно созрело у него не в Сибири, а в ходе работы над книгой уже на родине. Достойно сожаления также и то, что Дж. Кеннан не развивает свою мысль далее и не пишет о механизме замены ссылки тюремной системой. Так или иначе, отметим: выводы Дж. Кеннана были созвучны предложениям ряда русских криминалистов и правоведов, разрабатывавших как на пороге нового века, так и в 1910—1913 гг. пути кардинального изменения каторжной системы. Важнейшим элементом этого изменения должна была стать отмена пожизненного наказания преступника, так как это не стимулировало его исправления. Позиция же Кеннана иная — он допускает существование бессрочного тюремного заключения13. Немалый интерес представляет работа Дж. Кеннана и в плане источниковедческом. Автор приводит различные статистические данные, цитирует официальные документы, дает подробнейшие комментарии под отдельными статьями Устава о ссыльных. Благодаря автору, читатель во всем мире мог судить о масштабах применения российским государством института политической каторги и ссылки в Сибирь, делать выводы о характере самого государства и общества. Вместе с тем, работа Дж. Кеннана, на наш взгляд, не лишена и ряда недостатков, объяснимых, прежде всего недостатком исследовательского опыта, а также заданностью тона, и стиля всей работы, спланированной в жанре путевых очерков. Так, например, в первой части своей книги автор приводит статистику ссыльных в Сибирь за период с 1823 по 1887 гг., рассматривая при этом разряды и категории осужденных. Среди них он выделяет политических, хотя и утверждает, что ежегодно их число едва достигает 150 человек, что "составляет 1% от общего количества". Однако здесь же Кеннан приводит абсолютные цифры. Например, сосланных в 1883 г. было 19 314, в 1885 г. — 18 843 человека. Несложное выделение из этих цифр заявленного им одного процента дает гораздо большее количество политических ссыльных в год, чем было обозначено ранее14. Такое произвольное отношение к статистике исследуемого автором предмета вызывает прежде всего недоверие к ее объективности. Приведем еще пример. Дж. Кеннан утверждает, что в Усть-Каменогорске ему удалось получить «список 700 политических ссыльных в различных местах Сибири с точным указанием имени, возраста, профессии и места поселения»15. И эта цифра вызывает, по крайней мере, два возражения. Так, во второй части своей книги автор, ссылаясь на такой авторитетный источник как рапорт генерал-губернатора Анучина за 1882 г., определяет общее количество политических ссыльных в Сибири вместе с административными и каторжными всего в 430 человек16. Даже если учесть ежегодный рост ссыльных в Сибирь, первая цифра представляется попросту завышенной. К тому же возникает вполне обоснованный вопрос, от кого Дж. Кеннан мог получить столь исчерпывающие сведения о политических ссыльных в масштабах всей Сибири? Из текста видно, что не от официальных лиц. Значит, от самих «политических нигилистов»? Но это представляется еще менее вероятным, так как, чтобы иметь подобные данные, необходима единая всесибирская организация, постоянная связь с колониями по всему региону, чего, как известно, не было. Политическая ссылка была разобщена, отдельные сибирские колонии жили обособленно, без какой-либо, даже эпизодической информации друг о друге. Справедливо критикуя тюремную систему России, резко высказываясь против произвола и некомпетентности отдельных чиновников, автор нередко выглядит, своего рода, романтическим идеалистом, являя читателю и собственное незнание предмета. Так, он с восторгом слушает рассказы ссыльных о побегах и приключениях в сибирской тайге и впадает в настоящий гнев, узнав о их бытовых трудностях: «Какое бесчеловечие со стороны русского правительства, не давать арестантам хоть соломенной подстилки, тогда как такою роскошью пользуются даже цепные собаки в цивилизованных странах! Проработав, как вол, двенадцать часов, усталый и разбитый, возвращается арестант домой, где его ждет жесткая скамья…»17. По всей видимости, именно подобная патетика приводит автора и к значительному преувеличению интенсивности каторжного труда. Известно, что этот труд был крайне неэффективен, а во многих тюрьмах и местах каторги вообще отсутствовал, ограничиваясь уборкой помещений и внутреннего двора. О развращающем безделье политических ссыльных говорил, например, Н. Николаевский18, а В.И. Семевский, на основе собственных статистических материалов пришел к выводу о неспособности «политиков» к тяжелому каждодневному труду вообще. «Собственно каторжных работ для этого разряда преступников не имеется, — писал он о Карийской каторге начала 90-х годов XIX в., — и местные власти, несущие тяжкую ответственность за упуск арестантов, силою обстоятельств вынуждены ограничиться содержанием государственных преступников в тюрьмах, употребляя их для работ изредко внутри тюремного двора или недалеко от него. Подобные работы уже не имеют характера каторжных и могут быть рассматриваемы, скорее, как гигиенические»19. Некоторые страницы в работе Дж. Кеннана вообще вызывают стойкое недоверие. Например, описывая встречу с политическими ссыльными из вольной команды на Каре, журналист «более двух часов слушал и как мог отвечал на торопливые вопросы о положении в России, о ходе революционного движения»20. Сомнительно, чтобы автор, пробыв в Петербурге и Москве перед поездкой в Сибирь всего несколько суток, а также чуть больше недели, например, в Иркутске, мог как-то разобраться с расстановкой общественно-политических и радикальных антиправительственных сил в стране. Напомним, что всех революционеров в начале своего путешествия он считал «нигилистами», показывая тем самым, насколько он был далек от действительного овладения этой темой. Иные заявления Дж. Кеннана выглядят вообще одиозно. Говоря о тюремной системе и о политических преступниках, о их тяжелых бытовых и нравственных условиях, автор восклицает: «По моему мнению, они поступали бы более человечно, если бы открыто приказывали застрелить, нежели мучить их до смерти невыносимым заточением»21. С этим едва ли можно согласиться. Постепенно автор становится не только обличителем карательной системы России. Он безоговорочно переходит на сторону революционеров и начинает буквально "воспевать" их подвиг и самоотверженность. Вот как Кеннан пишет, например, о Е.К. Брешко-Брешковской: "Неколебимое мужество, с каким эта несчастная женщина смотрела в свое печальное будущее, и ее вера в конечное торжество свободы в родной стране, были столь же трогательны, сколь и дерзновенны. ...Все мои представления о мужестве, стойкости, героическом самопожертвовании изменились раз и навсегда, и изменились под влиянием этой женщины"22. Отметим, что Дж. Кеннан может не только негодовать по поводу бесчеловечности тюремной системы в Сибири, но здесь же восторгаться ее четкой организацией. Посетив одну из тюрем Забайкальской области, автор просто не может скрыть своего восторга: «Камеры были высоки и светлы, — пишет он, — из окон верхнего этажа открывался вид на окрестности. Коридоры были широкими, каменные лестницы снабжены перилами. Нигде в целом в России мне не пришлось видеть такой прекрасно оборудованной тюрьмы»23. Подобный восторг при виде тюремного замка вряд ли уместен, как, думается, не уместно здесь и определение «прекрасно». На наш взгляд, слишком много места в книге Дж. Кеннана уделено описанию тягот его путешествия — плохих дорог, антисанитарных условий в гостиницах, скверной пище, подаваемой на постоялых дворах. Наверное, это отчасти и помешало автору, несмотря на имеющиеся в его распоряжении как официальные, так и неофициальные материалы, создать действительно целостную картину жизни политических ссыльных и каторжан в Сибири. Рассказы Кеннана о ссыльных фрагментарны, без какого-либо анализа их политических взглядов, сравнения партийных программ и идеологий. Повествование о их колониях неизменно заканчивается демонстрацией трудного, непосильного для многих из них тюремного режима и быта. Это стремление подчеркнуть бедственное положение ссыльных, вызвать в общественности сочувствие и сострадание к ним, вероятно, и являлось главной целью автора. Надо сказать, что он с ней справился, однако при этом подлинное исследование этой проблемы оказалось на втором плане. Книгу «Сибирь и ссылка» Дж. Кеннана дополняет статья «Жизнь политических арестантов в русских тюрьмах». Во введении автор обращает внимание читателя на то, что при написании статьи им были использованы три группы источников: «личный осмотр большинства русских тюрем»; показания 300 или 400 политических заключенных, осужденных в различные годы от 1874 до 1885 гг.; а также «указания русских официальных лиц», имеющих или имевших ранее отношение к тюремной администрации. Дж. Кеннан подчеркивает, что он «много потрудился» над проверкой и сопоставлением этих источников и пришел к выводу, что они «заслуживают полного доверия». Здесь же во введении Дж. Кеннан формулирует и главную задачу статьи. Американскому читателю, интересующемуся историей России, трудно понять и объяснить «закаленную интенсивность чувства ненависти молодых людей России к своему правительству»24. Россия, продолжает свою мысль автор, скверно управляется, но все это зло еще не объясняет того, что десятки и сотни молодых людей готовы умереть на эшафоте, лишь бы сделать что-либо для свержения своего правительства. Этот «факт» автор считает ненормальным. Люди вообще не борются за политические свободы посредством убийств и не завоевывают гражданские права, уничтожая физически своего монарха. Чувство страшного личного озлобления должно присоединиться к этому общему недовольству. Откуда оно возникает? — спрашивает Кеннан. Источником ненависти к государству он считает политическую тюрьму. «Одной из самых главных и действенных причин, побудивших русских революционеров …принять преступную политику террора, является обращение с политическими ссыльными в русских тюрьмах»25. Значит, по Кеннану, именно плохое обращение в тюрьме к революционерам порождает политический террор по отношению к государству. У автора нет сомнений в том, что серия покушений 1870-х — 80-х гг. «есть результат жестокого и «бесчеловечного» обращения с «политическими». Развивая свою мысль, Кеннан далее дает характеристику тюремной системе российского государства. Прежде всего, говорит он, читатель должен совершенно отрешиться от мысли, что русские тюрьмы вообще управляются по какой-либо системе, или, что обращение с заключенными вытекает из какой-то политики. В России личный произвол и личные соображения в огромной мере влияют на закон. Во всей империи 884 тюрьмы. Номинально они все находятся под одним управлением, а между тем, трудно было бы найти десять тюрем, которые бы управлялись одинаковым образом в продолжении трех лет26. Итак, отсутствие системы в управлении тюремным ведомством. Автор выделяет и причины такого состояния дел. Во-первых, российские законы. Они трудноприменимы на практике и полны противоречий. Во-вторых, управление тюрьмами рассредоточено между многими лицами и ведомствами и нуждается как в централизации, так и в унификации. В-третьих, тюремная администрация, решая судьбы политических ссыльных, практически всегда исходит не из требований закона, а руководствуется своими настроениями и убеждениями. И, наконец, последнее – ничтожный оклад не позволяет привлечь в тюремное ведомство людей достойных. Как видим, американскому журналисту удалось совершенно точно охватить и коротко охарактеризовать главные проблемы тюремной системы России. Его выводы во многом совпадают с мнением на этот счет и ведущих российских правоведов27. Несовершенна, по мысли Дж. Кеннана, и сама государственная охранительная политика. По существу, она состоит из непрерывной практики нарушения закона. Прежде всего, это проведение незаконных арестов, собирающих по подозрению в неблагонадежности десятки и сотни молодых людей. Затем, заключение в тюрьму, когда арестованному месяцами не предъявляют обвинения и содержат без права свиданий и переписки в одиночном заключении. В качестве показательного примера, автор рассказывает о «процессе 193-х», когда его участники пробыли в тюрьме от одного года до двух лет. Вывод автора в конце статьи однозначен: тюремный произвол вызывает ответную реакцию на воле. Таким образом, тюремная система не способствует исправлению и изоляции преступников, а, наоборот, порождает протест в обществе и еще более революционизирует его. Работы Дж. Кеннана имели большой резонанс в Европе и Америке. Впервые за границей российской империи было сказано о проблемах государственной системы политической каторги и ссылки в Сибирь. И если С. В. Максимов, исследуя институт политической ссылки, делает это на примере декабристов и польских инсургентов, то Дж. Кеннан анализирует состояние внутренней политики России конца XIX в. С его выводами трудно не согласиться — необходимо коренным образом изменить систему каторги и тюрьмы, отказаться от ссылки в Сибирь с тем, чтобы не возбуждать в обществе ответной революционной реакции. Несомненный интерес для нашего исследования представляет и книга англичанина Юлиуса Прайса, побывавшего в Сибири через пять лет после Дж. Кеннана. Его работа никогда не публиковалась в России, поэтому отечественной историографии тюрьмы, каторги и ссылки она неизвестна. Между тем, «ссыльной теме» автор посвятил третью часть своей книги. Это – несколько глав, содержащих путевые впечатления, широкие обобщения, интересные оценочные суждения, а также множество оригинальных рисунков и фотографий28. Ю. Прайс отправился в путешествие в 1890 г. по заданию журнала «Лондонские иллюстрированные новости». Перед ним была поставлена весьма трудная задача – пересечь Сибирь с севера на юг, пройдя через Монголию в Китай, — «Через Арктический океан к Желтому морю» (здесь и далее перевод с английского выполнен нами — А. И.). Он должен был «давать свежие факты относительно обширного континента», с целью развеять или подтвердить негативное впечатление о Сибири, сложившееся у англичан под воздействием различных «слухов» и «ненадежных историй». Что это за «слухи» и «ненадежные истории», автор не конкретизирует. Можно только предположить, что речь здесь идет о политической каторге и ссылке в Сибирь, бесчеловечной жестокости правительства, превратившего регион в огромную «тюрьму без решеток» – именно подобное мнение складывалось у западного читателя после книги Дж. Кеннана. Далее в работе Прайс не упоминает ни одного из своих предшественников по перу, однако из текста следует, что пенитенциарная система самой Англии известна была ему настолько хорошо, что он свободно и вполне профессионально мог сравнить ее достижения и недостатки с практикой тюрьмы и ссылки в России. Следовательно, путевые заметки и суждения Ю. Прайса о сибирской ссылке нельзя считать первым впечатлением неподготовленного человека. Тем большую ценность представляет его работа для нас. Особый интерес английского журналиста к сибирской каторге и ссылке столь очевиден, что невольно складывается впечатление – не это ли главная цель его поездки по азиатскому континенту? К своей командировке Прайс подготовился основательно: он заблаговременно заручился рекомендательными письмами, «испросил разрешение у Российского правительства»29. Здесь в Сибири ему было предоставлено право свободного передвижения. Он «побывал, где хотел», прошел ни один десяток верст с этапом из Томска в Красноярск, беседовал с офицерами конвойных команд и ссыльными, посещал многочисленные пересыльные тюрьмы, больницы, поселки окончивших сроки каторжных работ и вышедших на поселение ссыльных. Ему было разрешено рисовать и фотографировать, записывать рассказы. Это еще один «плюс» работы Прайса — она содержит большое количество снимков арестантов и каторжников, картины тюремной жизни, внутренней обстановки этапов. Надо подчеркнуть и необычайную лояльность местных властей: всюду журналиста сопровождали высокие должностные лица, любезно отвечавшие на любой его вопрос. Можно с уверенностью сказать, что Ю. Прайс, благодаря такой «свободе» передвижения, видел не меньше Дж. Кеннана, постоянно испытывавшего, как известно, тяготы негласного и гласного административного контроля. Что же узнал английский журналист? Прежде всего, его поразило отношение должностных лиц к государственным преступникам. Всюду, где он побывал, политические ссыльные жили обособленно от уголовных, имея отдельную камеру, свое платье, книги, письменные принадлежности. «К моему удивлению, — пишет, например, автор об Иркутской тюрьме, — поскольку я всегда читал совершенно противоположные картины, все «politicals» были в обычном гражданском костюме и не имели никаких цепей; большинство были весьма молоды, с интеллектуальными лицами, на которые политический характер их преступлений не наложил никакого следа. Политическим заключенным не только позволялось читать, они могли свободно перемещаться по всей территории тюрьмы и даже курить»30. Нигде, ни в Енисейске, ни в Томске или Красноярске, ни в Нерчинске или Иркутске Ю. Прайс не увидел политических ссыльных или каторжан, занятых тяжелым подневольным трудом. Его поразила общая практика «праздности» тюремной жизни, когда обязательными работами считались лишь заготовка дров и воды. При этом ссыльный мог выбрать по своему желанию работу в одной из тюремных артелей, трудиться добровольно «на заказ от горожан», зарабатывая при этом достаточно большую, по мнению журналиста, денежную сумму. «Испытывая дефицит в промышленных колониальных товарах, — пишет он, — администрация разрешала тюремным жителям заниматься портновским, сапожным, кузнечным, плотницким, слесарным мастерством…»31. Далее автору был совершенно непонятен либерализм содержания в сибирских тюрьмах как политических, так и уголовных преступников. Его поражает то, что двери камер намеренно открываются и остаются «без замка» в течение всего дня; ссыльные свободно «перемещаются» не только внутри одного здания, но и по территории всей тюрьмы; «в отверстие тюремной стены можно подать деньги и купить у местных жителей все, что угодно»; «постоянное потребление чая в камерах больше походит на бесконечный пикник»; «нет никого, кто бы поддерживал хоть какую-либо дисциплину». «Это, скорее, большой школьный дом, чем тюрьма», — заключает автор32. Наиболее сильное впечатление на Ю. Прайса произвело существование имущественной дифференциации среди уголовных и политических ссыльных. Англичанин, воспитанный на многовековых традициях равенства любого гражданина перед законом, был поражен, встретив в тюрьмах камеры привилегированных ссыльных, «в которых было все для жизни джентльмена»: отдельное питание, собственный гардероб, возможность заниматься любимым делом (читать, рисовать, «ничего не делать»), постоянная переписка с Европейской Россией и т. д. Журналист называет подобную систему «странной», а «живейшее и, по всей видимости, небескорыстное, участие тюремной администрации» и даже крупных местных чиновников в судьбах богатых заключенных «противоестественным»33. Имея возможность оценить практику сибирской каторги и ссылки исходя из опыта Англии и Европы, Прайс быстро замечает контрастирующее различие в содержании каторжанина и ссыльнопоселенца. Если в тюрьме осужденный находится пусть под «невнимательным», но присмотром, то вне ее стен его судьба «практически никому не интересна». «Я не могу вообразить участи более ужасной, чем быть закрытым в одной из сибирских деревень, среди большого числа несочувствующих и неосведомленных крестьян, без книг, вне пределов досягаемости цивилизованного мира. Лучше быть похороненным заживо», — восклицает автор34. Судьба ссыльных, вышедших на поселение в «небольшие города», по его мнению, не так безотрадна. Прайс встречался со многими поселенцами и поделил их на две категории – стремящихся вернуться в Европейскую Россию, для того чтобы продолжить борьбу с правительством, и «устроившихся» в Сибири, нашедших здесь «вторую» родину. Жизнь последних достаточно благополучна. Имея денежные средства, они покупают дома, обзаводятся семьями, приобретают «свое дело». Их существование здесь со временем мало чем отличается от жизни в России. Автора поразила практика повсеместного использования бывших политссыльных в государственных учреждениях и на службе. Например, он не мог поверить, что представленный ему «директор енисейской уголовной тюрьмы» – бывший политический ссыльный, участник польских событий 1863 г.35 Другая категория ссыльнопоселенцев – таких абсолютное меньшинство – живет гораздо беднее. Их не интересует материальная сторона. Они с нетерпением ждут дня окончания ссылки, чтобы вернуться в Россию и начать «новую борьбу». Автор спросил одного из них, что будет, если его вновь задержат, ведь наказание должно быть тогда более суровым? «Мне все равно», — услышал Прайс. Невозможно оставаться в стороне и мириться с подобным государством»36. По всей видимости, политические ссыльные симпатичны Прайсу. Их судьба вызывает в нем чувство сострадания. Однако для журналиста непонятен и неприемлем их революционный фанатизм. «Нельзя желать гибели своему государству, как нельзя становиться мучениками собственных убеждений», — считает он37. По мере продвижения Ю. Прайса от Енисейска к Забайкалью, в нем «все меньше оставалось предубеждений» относительно положения политических ссыльных в Сибири. Постепенно он приходит к выводу о «мягкости» сибирской тюрьмы и ссылки по сравнению с английской системой. Нигде он не видел «бесчеловечного» обращения с осужденными, не встретил фактов «избиений» и «насилий». При этом для него были открыты все двери, а высшие чиновники лишь «выражали надежду на то, что он будет писать только точную правду». На наш взгляд, Ю. Прайсу это удалось. В заключении Прайс делает интересный вывод. Он считает, что жизнь политических ссыльных в Сибири мало чем отличается от жизни свободного человека, волей обстоятельств оказавшегося в чужой для него среде. Именно «среда» делает все «трудности» ссыльной жизни, а не правительство. Длительное вынужденное существование среди «несочувствующих и неосведомленных крестьян» — самое тяжелое испытание в ссылке. Все же остальные проблемы – материальные, бытовые и социальные, скорее не от «жестокости» системы, а от ее отсутствия или «анахронизма»38. По мысли Прайса, государство просто выбрасывает в Сибирь огромное количество осужденных людей. Между тем этот край, с богатейшими запасами природных ресурсов, заслуживает другой судьбы. Система каторги, тюрьмы и ссылки здесь должна быть приведена в соответствие с изменившимися условиями, а главное – занять второстепенное значение в социально-экономическом развитии края39. Трудно не согласиться с выводами Ю. Прайса. Остается только отметить их фактическую обоснованность (путешествие журналиста через Сибирь длилось два года), а также отсутствие какой-либо политизированности, свойственной части отечественной историографии настоящей темы. Сделаем некоторые выводы. Зарубежные исследователи испытывали к теме политической тюрьмы, каторги и ссылки в Сибирь постоянный непреходящий интерес, вызванный, прежде всего, повышенным вниманием к «русским нигилистам», существовавшем в западном обществе во второй половине XIX — начале ХХ века. Дж. Кеннан и Ю. Прайс не нашли какой-либо действенной системы в управлении сибирской политической тюрьмой, каторгой и ссылкой. По их мнению, ссылка вообще не управлялась из центра страны, что служило причиной неразберихи и безответственности, порождало различные должностные преступления и чиновничий произвол. По мысли исследователей, рассредоточенное по нескольким ведомствам управление ссылкой нуждалось в централизации, унификации и упорядочении. Низкое жалование чиновников тюремного управления и полиции порождало постоянную «текучесть кадров», отсутствие возможности отбора достойных кандидатур, сохранения преемственности накопленного опыта и традиций. Дж. Кеннан справедливо охарактеризовал государственную охранительную политику российского правительства в целом. Однако в положении ссыльных автор увидел «неисчислимые бедствия и страдания», как следствие нарочитой жестокости русского правительства. Американский журналист явно преувеличивал размеры и характер «каторжного» труда ссыльных, их «ужасающее, вопиющее» материальное и социальное положение в Сибири. Его рассказы о ссыльных фрагментарны, а приводимые статистические сведения зачастую вызывают сомнение. В отличие от Дж. Кеннана, Ю. Прайсу удалось создать более реальную картину состояния сибирской ссылки. Он неоднократно отмечал «излишний либерализм» русской тюрьмы и каторги, что, нисколько не отвечало задачам перевоспитания преступника. Чересчур «мягкий климат» сибирских тюрем свидетельствовал прежде всего о недобросовестности и попустительстве чиновников, отсутствии у них стремления к надлежащему исполнению служебного долга. Прайс был убежден также и в том, что в сравнении с карательными системами европейских государств и Америки, российская тюремная практика выглядела, несомненно, более лояльной. В качестве одного из главных недостатков российской пенитенциарной системы Прайс отметил отсутствие в ней обязательного физического труда. По его мнению, обстановка праздности тюремной жизни неизбежно порождала «ослабление внутреннего порядка, послушания и дисциплины», приводила к появлению у «политических» «ненужных свобод и привилегий». А разрешение государственным преступникам носить в заключении собственное платье, иметь книги «с воли», пользоваться отдельной кухней, что делало их пребывание на «каторге» «весьма сносным времяпрепровождением», было для него просто непонятным. Следует констатировать и то, что обе рассмотренные нами работы не свободны от некоторых конъюнктурных выводов, стремления к поиску в Сибири «сенсационных» фактов, что, на наш взгляд, было продиктовано особенностями основной профессии исследователей. ПРИМЕЧАНИЯ: 1 См., например: Левин Ш. М. Очерки по истории русской общественной мысли. Вторая половина XIX — начало ХХ века. Л., 1974. С. 119—293. Вполне уместным здесь будет привести и высказывание В. И. Ленина о российской революционной эмиграции: «Благодаря вынужденной царизмом эмигрантщине, — отмечал он, — революционная Россия обладала во второй половине XIX века таким богатством интернациональных связей, такой превосходной осведомленностью... как ни одна страна в мире. Псс. Т. 41. С. 8. 2 Кеннан Дж. Сибирь и ссылка (Очерки из жизни политических ссыльных). СПб., 1906. Ч. 1, 2; Он же. Жизнь политических арестантов в русских тюрьмах. СПб., 1906; Он же. Русские государственные преступники. СПб., 1906. 3 Сибирь и ссылка. Введение. С. 1. 4 А. Б. Джордж Кеннан // Былое. 1906. № 9. С. 284–286. 5 Ник. Ам. Тюрьмы в России: Очерк Дж. Кеннана // Былое. 1906. Кн. 1. С. 318–319. 6. Кеннан Дж. Сибирь и ссылка. Путевые заметки (1885—1886 гг). СПб.: Изд-во Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1999. Т. 1, 2. 7. Сибирь и ссылка. Ч. 1. С. 45. 8. Там же. С. 53. 9. Указ. соч. С. 87. Там же. С. 65. Там же. С. 154. 12. Там же. С. 154. См., например: Познышев С. К вопросу о преобразовании нашей каторги. М., 1914. С. 18. 14. Там же. С. 24. 15. Там же. С. 94. Указ. соч. Ч. 2. С. 107. Там же. С. 59. Николаевский Н. Тюрьма и ссылка: Очерки политической и религиозной ссылки. М., 1898. С. 7, 22. Семевский В. И. Рабочие на сибирских золотых промыслах. Т. 1. СПб., 1898. С. 580. Сибирь и ссылка. С. 82. С. 7, 22. Там же. С. 118. Кеннан Дж. Сибирь и ссылка. Путевые заметки (1885—1886 гг.). СПб.: Изд-во Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 1999. Т. 2. С. 90. Кеннан Дж. Сибирь и ссылка (Очерки из жизни политических ссыльных). СПб., 1906. Ч. 2. С. 39. Кеннан Дж. Жизнь политических арестантов в русских тюрьмах. СПб., 1906. С. 3. 25 Там же. С. 4. 26 Там же. С. 7. 27 См., например: Полянский Н. О государственных преступлениях по действующему русскому праву // Право. 1908. № 29; Птицын В. Тюрьмы Приленского края (путевые наброски) // Северный вестник. 1889. № 12. С. 85–101. 28. From the Arctic ocean to the yellow sea. Hie narrative of a journey in 1890 and 1891 across Siberia, Mongolia, the Gobi desert and North China. Julius M. Price, special artist of the «Hlustrated London News». London, 1892. Исключением может быть публикация отдельной главы из книги: Медведев С.И. От Северного Ледовитого океана к Желтому морю. Пер. с англ. В.Г. Боровиковой // Земля Иркутская. 2001. № 16. С. 67-73. 29. Price J. P. Х. 30. Ibid. P. 204. 31. Ibid. P. 195. 32. Ibid. P. 146. 33. Ibid. P. 149, 198, 201. 34. Ibid. P. 114. 35. Ibid. P. 108. 36. Ibid. P. 116. 37. Ibid. P. 133. 38 Ibid. P. IX. 39 Ibid. P. IX. Опубликовано: Сибирская ссылка. – Вып. № 16. – Иркутск, 2006. | |
| Просмотров: 1331 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |